Книга На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грибоедов накануне Персии предчувствует смерть, почти признается:
— Вы не знаете этих людей. В дело пойдут ножи…
Пушкин тоже почти открыт:
— Нас мало. Да и тех нет…
Полюбив Грибоедова на всю жизнь, Р. разгадал тыняновский перевертыш. Юрий Николаевич отдал Пушкину фразу из грибоедовского письма, а получилось как надо, как будто Пушкин сам ее родил. Как сказал когда-то Ираклий Андронников артисту Р. по другому поводу и о других: «Неоднородны, но однопородны и одномасштабны». Оба выше остальных…
Пора снимать, но возникла мелкая заминка: Ю. и Р. — вроде одного роста, а Пушкин, как известно, росточком поменьше, как быть?..
Придумали на точке встречи ящичек поставить. Сирота и придумала, чтобы Р. потихонечку, плавно, почти незаметно при встрече наступил на ящичек и чуток приподнялся, чтобы тот и другой, миновав друг друга, развернулись, Ю. на полу, а Р. на ящичке, и Грибоедов взглянул на Пушкина маленько сверху вниз…
— Вы не знаете этих людей…
— Нас мало, да и тех нет…
Не могу оценить, как вышло у Р., но Ю. очень хорошо сказал свою фразу, правдиво и одиноко… Потом по поводу ящичка посмеялись…
А позже была «Фиеста»…
Тем летом они укатили в Кацивели и сняли соседние комнаты — Сережа Юрский с Наташей Теняковой и Олег Басилашвили с Галей Мшанской.
Юрский, как рассказывал Басик, вставал в семь утра, делал зарядку и уходил в горы, чтобы там, наверху, поучить «Спекторского» и принести готовую часть домой. Слушатели большей частью бывали отвлечены Аю-Дагом и морем внизу, и, не найдя должного понимания, артист Ю. в строгом одиночестве садился рисовать диспозиции выезжающих станков и мизансцены будущего «Мольера». Иногда казалось, что он проигрывает пьесу сам с собой.
Потом, надев кожаное пальто и натянув на глаза кепку, Сережа заваливался прямо во дворе и спал до часу дня…
После Кацивели в положенные сроки в театре родился спектакль «Мольер», у Гали с Олегом — Ксюша, а у Наташи с Сергеем — Дарья…
«Все лето 1931 г. Булгаков работает над экземпляром „Кабалы святош“ и 30 сентября посылает его Горькому со следующим письмом: „Многоуважаемый Алексей Максимович! При этом письме посылаю Вам экземпляр моей пьесы „Мольер“ с теми поправками, которые мною сделаны по предложению Главного Репертуарного Комитета. В частности, предложено заменить название „Кабала святош“ другим. Уважающий Вас М. Булгаков“ [Курсив мой. — В.Р. ]. Перемена заглавия (то, что такая инициатива исходила от Главреперткома, сам по себе поразительный факт — казалось бы, что Комитету защищать святош, обличенных названием?) во многом усложнила судьбу пьесы, как показало будущее». [5]
3 октября пришло разрешение Главреперткома, а 6-го Булгаков писал в БДТ:
«Милый Рувим Абрамович,
сообщаю, что „Мольер“ разрешен Главным Репертуарным Комитетом к представлению в театрах Москвы и Ленинграда.
Разрешение № 2029/Н от 3-го октября 31-го года.
Итак, если Ваш Театр желает играть „Мольера“, прошу заключить со мной договор» [6].
Рувиму Абрамовичу Шапиро тридцать три года, но у него уже большой стаж. Студентом университета в первые годы после революции он начинает заведовать театральным отделом (ТЕО), потом становится председателем Реперткома, потом — председателем Совета фабрично-заводских театров. В интересующее нас время совмещает должности управляющего театрами Ленинграда и директора БДТ, потом будет назначен директором Малого оперного (бывшего Михайловского) театра, а еще позже возглавит Мариинский. Перед нами советский театральный начальник…
Прежде всего артисту Р. бросилось в глаза обращение «милый». Так к незнакомому человеку не относятся. Значит, знакомы. И значит, возникла симпатия. Вряд ли Михаил Афанасьевич станет лицемерить…
Деловые отношения начались давно.
10 апреля 1926 года Булгаков заключил с БДТ сразу два договора — на «Белую гвардию» и «Зойкину квартиру». Второй подписал от театра Рувим Шапиро [7], стало быть, знакомству не меньше пяти лет.
12 октября 1928 года подписан новый договор, предмет которого — только что разрешенный и почти тут же запрещенный «Бег».
26 августа 1931 года писатель опять бьет по рукам с Большим драматическим, на этот раз по поводу инсценировки «Войны и мира», еще не готовой. И вот, спустя полтора месяца, едва получив записку Булгакова, директор театра Шапиро спешит договориться о «Мольере».
Каков ряд: «Белая гвардия», «Зойкина квартира», «Бег», «Война и мир», «Мольер»!.. Каков ряд, и ни одной премьеры…
Конечно, Рувим Шапиро двоился…
Как партийный чиновник и председатель Реперткома, который в нем, как видно, не умер, он понимал «опасность» булгаковской драматургии. А как театральный директор, любящий свое дело, не мог не тянуться к пьесам, обещающим успех и полные сборы…
Итак, два, а то и три дня должна была взять почта СССР; булгаковское письмо директор прочел 8 или 9 октября, и уже 11-го в Москву выезжает его помощник Е.И. Чесноков.
Договор на «Мольера» датирован 12 октября 1931 года.
Отметим, что эти документы сохранились только у Михаила Афанасьевича. В архивном фонде БДТ ни одного договора с писателем Булгаковым нет. Почему так?..
Когда появилась Таня Тарасова в роли Справедливого сапожника с сапогом в руке и стала говорить свои слова, Товстоногов ее прервал:
— Что это за шут?! — воскликнул он. — Шут должен делать кульбиты!.. Ну-ка, попробуйте, Таня… Да!.. И еще раз!.. Кувыркайтесь, прыгайте, дурачьтесь!..
И Таня в угоду Мастеру принялась делать кульбит за кульбитом, пока не набила себе большие синяки на копчике и на сиделке…
Пришлось идти к врачу…
После той репетиции она прихромала к Юрскому и с ужасом спросила:
— Сережа!.. Неужели это будет каждый раз?!
На что Юрский сказал:
— Таня, потерпи!.. Вот он уйдет, и мы опять будем делать по-своему…
Если для Товстоногова «королем», то есть властью, был Романов, то Юрскому «королем» казался сам Товстоногов. Недаром свои воспоминания о Мастере он назвал «Четырнадцать глав о короле» …
И так же, как остальные «подданные», артист Ю., мне кажется, продолжает выяснять в мемуарных главах свои поныне длящиеся, неизбежно иерархические и навеки загадочные отношения с почившим «королем»…