Книга В поисках утраченных предков - Дмитрий Каралис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подробно объяснил ей все тонкости дворянской классификации, чтоб понимала, в чем разница. А то некоторые спят и ни шиша не знают из истории родного государства.
Жена слушала. По выражению ее глаза я понял, что ей чертовски интересны тонкости сословных различий Российской империи.
— Тебе надо взять двойную фамилию, — зевнула жена, — Каралис-Бузни. Погаси свет, пожалуйста.
На следующий день я выдержал долгий немигающий взгляд полубандита, заехавшего напомнить о своих претензиях на помещение писательского Центра. И даже подавил его. Я представил себе, что в моем лице на него смотрит не кто-нибудь, а дворянин шестого разряда с горячей молдавской кровью, которую лучше не будить.
Полубандит вначале удивился моему дремлющему ответному взгляду, а потом стал отводить глаза. Ушел он обескураженный — я рассказал ему о ближайших планах Центра и предложил не думать о таких пустяках, как деньги:
— Есть вещи поважней, чем деньги, — напомнил я девиз, напечатанный на последней странице нашего буклета.
— Какие же? — нервно поинтересовался он.
— Родина, честь, будущее наших детей. У вас ведь есть дети? Могли бы и помочь петербургским писателям. Вы же хотите, чтобы ваши дети читали умные добрые книжки?
Он только хмыкнул.
А некоторые удивляются, зачем я ищу предков и смотрю в прошлое, вместо того чтобы ломиться вперед!
Вечером, после чая, я возился с собакой: натягивал Юджи кожу на морде и делал ее то китайским пекинесом, то совой. Юджи сама подсовывала мне морду: «Ну сделай еще как-нибудь…» Жена сказала:
— Я сегодня подумала: какая бы женщина обрадовалась, если бы ее муж по собственной воле стал получать в семнадцать раз меньше. Ведь у тебя выходило полторы тысячи долларов! В месяц! А сейчас у тебя в год столько не выходит.
Я сделал на Юджиной морде глаза-щелочки и развалил ее уши в стороны:
— Вот, скажи, Юджи: какая я красавица, посмотрите на меня. — Я подул на седые собачьи усы, чтобы Юджи оскалилась. — Что я могу сделать, если, судя по всему, у нас в роду никто в лавке не стоял.
— А тебе и не надо было стоять. Ты бы руководил, как раньше. И я уверена: фирма бы процветала. Но тебе стало неинтересно. И все!
Я пожал плечами, признавая справедливость ее суждений: да, стало неинтересно, что поделаешь…
Мне и впрямь стало неинтересно.
Все стремились вперед — к светлому будущему капитализма, меня вдруг потянуло в прошлое. Такие слова, как «банк, деньги, выручка, реализация», вызывали во мне чувство стойкой неприязни, а телевизионные рассуждения вечно улыбающегося министра финансов Лившица с комиссарским портретом предка на задней стенке кабинета о том, какие кредиты нам лучше брать у Америки, несколько раз заставляли меня взводить духовое ружье и жалеть, что оно всего лишь духовое, а Лившиц только кажется досягаемым для пули, на самом деле он пьет чай на своей просторной кухне подмосковного дома и рассказывает корреспондентке, какую он уважает музыку и какой аппаратурой пользуется: мне до него недострелить.
Мне стало неинтересно зарабатывать деньги: издавать и продавать книги, отгружать машины, принимать вагоны, считать по вечерам на диване выручку, запах которой приходилось истреблять пылесосом и одеколоном — деньги пахнут, и еще как! Может не пахнуть треха, но три миллиона в разных купюрах, пришедшие из розничной торговли в перетянутых резинками пачках, имеют устойчивый неприятный запах грязных рук.
Да, вначале мне было интересно налаживать издательское дело и книжную торговлю: искать авторов, художников, читать рукописи, ездить в типографии, оборудовать в просторном подвале оптовый склад, искать толстое оргстекло для перегородок, за которыми сидели бы сотрудники, устраивать стеллажи, закупать поддоны, тележки, налаживать вентиляцию, сигнализацию, делать кухню и бесплатное кафе для персонала, подбирать штат, объезжать книжные магазины для заключения договоров, привозить из Швеции микроавтобус, застеливать пол склада сладко пахнущим линолеумом, прорубать отгрузочное окно, добывать транспортер, делать подъездные пути, покупать столы и компьютеры… Был поначалу интересен и процесс образования потока денег — вот он тоненький, вот шире, вот превратился в мощную устойчивую реку. Но потом…
Когда мне было лет десять, а старшему брату Володе двадцать шесть, я впервые услышал от него фразу:
— Не интересно мне просто деньги зарабатывать! — Брат лежал на диване и диктовал среднему брату Юрке перечень электромонтажных работ по лоцманским и разъездным катерам, ремонтом которых он тогда занимался в морском порту. — Я могу написать себе денег, сколько хочу, — размышлял Володя, — это немецкие трофейные посудины, и расценок на их ремонт еще не придумали…
— Так давай и напишем! — подстрекал Юрка, подкручивая поршень китайской авторучки, чтобы она щедрее давала чернила. — Я могу еще два часа писать, а потом надо Валентину с работы встречать…
Володя равнодушно махнул рукой. Он тогда искал свое направление и поменял кучу мест работы, пока не устроился на завод «Геологоразведка», где и началось его восхождение как конструктора и ученого.
— Не интересно, — повторил Володя. — Я бы даже сказал, унизительно напрягать мои гениальные мозги для составления какой-то дурацкой сметы.
— Так напрягай мои, не гениальные, — предложил Юрка, работавший слесарем-сборщиком, — я уже некоторые позиции запомнил: например, «прозвонка старой электропроводки на предмет определения ее работоспособности…».
— Ладно, пиши последнее: ремонт электрооборудования шпиля и брашпиля. «Брашпиля» — в одно слово, вместе.
Еще Володя говорил, что скоро изобретет одну штуковину, за которую его пригласят в Швецию и дадут премию имени дядьки, который придумал динамит. И тогда он подарит каждому по машине, новому пальто, маме — самую лучшую шубу, отцу — катер, чтобы ездить на рыбалку, а мне — велосипед с моторчиком…
Я не претендовал, как брат, на Нобелевскую премию, но литературных лавров, хоть самых мелких — в виде книжечки или рассказа в журнале, хотелось. Время-то уходило! И наступил день, когда работа ради денег, которые приносила мне книжная торговля в виде десяти процентов от оборота, стала казаться глупой затеей…
Воскресение предков зависит от нас.
Ф. Достоевский
Блестит на солнце пушистый газон. Трава такая, что уронишь чашку — она только подпрыгнет. Две большие яркие пачки газонных семян подарил мой однофамилец Димитриус.
Голландская трава, подаренная греком, живущим в Швеции, густо растет на земле бывшего Великого княжества Финляндского, и русский человек со странной фамилией Каралис раз в неделю косит ее американской бензокосилкой «Джонсеред». На русском человеке японская кепка-бейсболка с надписью «Honda», болгарская майка с гербом британского университета, шорты с лейблом «Universal», пошитые в России, а на слегка кривоватых ногах — синие китайские кроссовки и длинные белые носки государства Беларусь.
