Книга Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина - Чарльз Спенсер Чаплин

Тем временем мы готовились к слушаниям по делу о признании отцовства, что не имело никакого отношения к федералам. Ллойд Райт предложил сделать анализ крови, который, в случае удачи, мог бы стать абсолютным подтверждением того, что я не был отцом ребенка Бэрри. Позже он сообщил мне, что договорился об этой процедуре с адвокатом Бэрри на условии того, что я выплачу Джоан Бэрри двадцать пять тысяч долларов, если она и ее ребенок пройдут тест. Если тест покажет, что я не являюсь отцом ребенка, она отзовет свой иск. Я решил принять эти условия, но шансы против меня были четырнадцать против одного, потому что у многих людей были одинаковые группы крови. Райт объяснил мне, что если группа крови ребенка отличается от группы крови матери и предполагаемого отца, то это означает, что отцом ребенка является третье лицо.

После рождения ребенка Федеральное правительство, а именно Большое жюри[136], инициировало расследование, задавая Бэрри вопросы, которые явно указывали на то, что они намерены привлечь меня к ответственности. Друзья посоветовали мне обратиться к Гизлеру, известному адвокату по уголовным делам, и я сделал это, забыв о совете, который дал мне судья Мерфи. Это была серьезная ошибка. Я как бы дал всем понять, что нахожусь в большой беде. Ллойд Райт встретился с Гизлером, чтобы обсудить, на каких основаниях федеральные власти могут вынести свои обвинения. Оба адвоката слышали, что власти собираются обвинить меня в нарушении «закона Манна».

Время от времени федеральные власти действительно прибегали к этому методу узаконенного шантажа для дискредитации своих политических оппонентов. Изначально «закон Манна» был направлен на запрет перевозки женщин из одного штата в другой для занятия проституцией. После запрещения публичных домов закон потерял свою эффективность, но все еще применялся для расправы с некоторыми неугодными правительству гражданами. Если мужчина сопровождает свою разведенную жену в другой штат и вступает с ней в половую связь, он попадает под воздействие «закона Манна» и ему грозят пять лет тюрьмы. Опираясь именно на этот явно устаревший и надуманный закон, правительство Соединенных Штатов выдвинуло против меня свои обвинения.

Кроме этого совершенно невероятного обвинения правительство готовило еще одно, которое основывалось на абсолютно устаревшем юридическом прецеденте, но оно было столь фантастически надуманным, что от него решили отказаться. Райт и Гизлер согласились, что оба обвинения выглядели абсурдными, и не видели препятствий для того, чтобы выиграть дело и добиться моего оправдания.

Расследование, инициированное федералами, шло полным ходом. Я был уверен, что все закончится точно так же, как и началось. В конце концов, Бэрри путешествовала из Нью-Йорка и обратно вместе с матерью.

Но через несколько дней мне позвонил Гизлер и сказал: «Чарли, вам выдвинули обвинение по всем пунктам. Мы получим обвинительное заключение немного позже, я сообщу вам о дате начала предварительных слушаний».

Все следующие недели походили на нечто нереальное – жизнь в стиле Кафки. Я вдруг понял, что полностью поглощен процессом борьбы за собственную свободу. Если меня признают виновным по всем пунктам, то я получу двадцать лет тюрьмы.

После предварительных слушаний в суде журналисты и фоторепортеры с жаром взялись за дело. Они буквально ворвались в управление федерального маршала и, несмотря на мои протесты, фотографировали, как у меня снимают отпечатки пальцев.

– У них есть право делать это? – спросил я маршала.

– Нет, но они совершенно неуправляемы.

И это сказал мне официальный представитель Федерального правительства!

Ребенок Бэрри достаточно подрос, и можно было взять анализ крови. Клинику выбрали по обоюдному согласию наших адвокатов, Бэрри с ребенком и я приехали на тест.

В тот же день мне позвонил адвокат и срывающимся от волнения голосом сказал:

– Чарли, вы оправданы! Анализ крови показал, что вы не являетесь отцом ребенка!

– Справедливость восторжествовала! – дал я волю своим эмоциям.

Эта новость тут же превратилась в сенсацию. В одной из газет писали: «Чарли Чаплин оправдан». Другая тут же подхватила: «Анализ крови показал, что Чаплин не является отцом ребенка!»

Представители Федерального правительства явно пребывали в растерянности, но продолжали стоять на своем. По мере приближения даты начала рассмотрения дела в суде мне все больше и больше приходилось проводить времени в доме у Гизлера, раз за разом вспоминая в деталях, где и когда, при каких обстоятельствах я встречался с Джоан Бэрри. Католический священник из Сан-Франциско прислал важное письмо, в котором утверждал, что Бэрри использовала одна фашистская организация и он готов приехать из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, чтобы дать показания. Однако Гизлер посчитал это факт несущественным. У нас тоже было достаточно свидетельств, касавшихся особенностей характера Джоан Бэрри и ее сумбурной жизни. Мы прорабатывали эти материалы в течение нескольких недель, пока Гизлер вдруг не заявил, что делать акцент на ее характере было делом второстепенным и неновым. Такая формула защиты сработала один раз в деле Эррол Флинн[137], но в нашем случае она вряд ли будет эффективна.

– Мы можем выиграть дело и без всей этой чепухи, – сказал он.

Для Гизлера все это, может, и было чепухой, но для меня прошлое Бэрри представлялось очень важным.

Кстати, она написала мне несколько писем, в которых извинялась за все неприятности и беды, в которые меня ввергла, и благодарила за доброту и щедрость. Я хотел включить эти письма в материалы защиты, потому что они могли послужить хорошим ответом всем нападкам со стороны прессы. Я чувствовал сильное облегчение, ведь скандал, достигнув пика, начал стихать, я буду оправдан, по крайней мере в глазах американской публики. Но оказалось, что только я так думал.

Здесь следует остановиться и написать немного об Эдгаре Гувере и его организации – Федеральном бюро расследований (ФБР). Расследование велось на федеральном уровне, и ФБР было серьезно вовлечено в процесс сбора компрометирующей меня информации, которая могла бы помочь стороне обвинения. Много лет назад мы встречались с Гувером за обедом. Если бы вас не смущало злобное выражение его лица и сломанный нос, то вы могли бы найти его приятным собеседником. В тот раз он с энтузиазмом рассказывал мне о планах по привлечению достойных людей, особенно студентов юридических факультетов, на службу к нему в бюро.

И вот теперь, буквально через несколько дней после предъявления мне обвинения, Гувер и его люди сидели в ресторане «Чейзен» за три столика от нас с Уной. Рядом с Гувером сидел Типпи Грэй, которого с 1918 года я время от времени встречал в Голливуде. Он появлялся на голливудских вечеринках и был неприятным, скользким и поверхностным типом с дурацкой улыбочкой, которая меня всегда почему-то раздражала. Я считал его заурядным плейбоем и актером эпизодических ролей. В ресторане я все время думал, что он делает за столиком Гувера. Когда мы с Уной уже уходили, я повернулся как раз в тот момент, когда это сделал Типпи, и наши с ним взгляды встретились. Он рассеяно улыбнулся, и я вдруг понял удобство такой улыбки.