Книга Площадь павших борцов - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И закончил разговор директивными словами:
— Сталинград не будет сдан врагу. Так и передайте всем …
* * *
Никита Сергеевич вскоре пригласил Чуянова навестить его в гостинице, где маршал Тимошенко желал бы выслушать мнение человека, недавно прибывшего на Сталинградский фронт, а потому способного видеть события иначе, нежели видят они.
— Желательно знать, что он думает вообще об обороне Сталинграда, которая, сам понимаешь, никак не будет похожа на оборону Царицына… Можно ли вообще тут обороняться?
Чуянов пришел. На стене были развешаны оперативные карты, в которых Чуянов плохо разбирался, путаница неясных для него обозначений лишь озадачивала его; он понимал лишь кроваво-красную линию фронта, рискованно выгибающуюся к Сталинграду, а синие стрелы ударов противника невольно наводили на мысль о злокачественной гангрене, готовой вонзиться в страдающее тело.
Маршал Тимошенко имел вид несколько отвлеченный — вроде того, какой имеют старики, наблюдающие за играми детей. Выслушать же предстояло молодого генерала, поразившего Чуянова тем, что он не снимал со своих рук белых перчаток.
— Кто это? — шепотом спросил Чуянов у Хрущева.
— Чуйков… из шестьдесят второй армии.
Тимошенко задал первый вопрос, далекий от тактики и стратегии, к обороне Сталинграда отношения не имеющий:
— Вы почему не ладите с генералом Гордовым?
— А почему я должен с ним ладить? — отвечал Чуйков маршалу, видно, совсем не боясь сталинского фаворита. — Генерал Гордов — это не мой сосед по коммунальной квартире. Да и в коммунальной квартире я бы с ним не ужился.
— Но все-таки, — заметил Тимошенко. — Как-никак, это вам непосредственный начальник. Воевал. А вы где воевали?
— Прибыл сюда прямо из воюющего Китая.
— Были военным советником?
— Да. В армии Гоминдана, при маршале Чан Кайши.
— Вот вы, человек свежий, что вы скажете о наших делах? Каковы, по-вашему, плюсы и минусы Сталинграда?
— Вы, товарищ маршал, спрашиваете о видах на оборону?
— Да. Удобен ли Сталинград для обороны?
Василий Иванович Чуйков долго оглядывал карты — с таким видом, будто попал в музей, где наконец-то увидел подлинники классических шедевров, о каких ранее приходилось только читать.
— Природный рельеф Сталинграда, — начал он, — и окрестностей города никак не способствует обороне. Как защищать эту гигантскую килу, что протянулась вдоль берега чуть ли не в полсотню верст? А ширина этой килы от силы два километра, а далее начинается степь…
— Выбирайте выражения! — сразу заметил Тимошенко. — Откуда вы взяли эту «килу»? Не советую забывать, чье имя носит этот город… «кила», по-вашему.
— Извините, — сказал Чуйков. — Я продолжу. Степи, примыкающие к Сталинграду с запада, изобилуют множеством оврагов и балок, вытянутых, как назло, с запада на восток, перпендикулярно этой ки… этому городу, и все они выходят к Волге, как бы разрезая Сталинград на отдельные участки подобно тому, как режут колбасу на отдельные куски. А в тылу армии, обороняющей Сталинград, течет широкая Волга — огромная преграда, мешающая маневру, не позволяющая отойти в случае надобности. Мало того, — продолжал Чуйков, — Волга, не имея мостов, связывающих оба берега, всегда будет препятствовать снабжению наших войск и эвакуации раненых. Противник же в любом случае, будет обладать громадным преимуществом, имея в своем тылу обширные гладкие пространства для маневра и подвода техники. Затем, — было сказано Чуйковым, — противник, владея высотами на западе от Сталинграда, всегда будет просматривать нас и наши позиции на десятки километров, а мы, как бы ни маскировались, все равно останемся видимы, словно мухи в сметане…
— Что такое? Тут тебе и отвратительная «кила», тут тебе и «колбаса», тут тебе и «мухи в сметане»… Ай-ай, разве так можно. Нехорошо выражается Чуйков, надо его поправить.
— Не знаю, как уж там при Чан Кайши выражаются, — заметил Хрущев, — но здесь вы могли бы говорить иначе.
— Что иначе? — переспросил Чуйков, не понимая вопроса.
— По вашим словам, — круто и недовольно заговорил маршал Тимошенко, — получается так, что Сталинград к обороне совсем не приспособлен, и вы… Вы даете отчет своим словам?
— Даю. Совсем не приспособлен, — ответил Чуйков.
— А вы, — спросил его Хрущев, — не учли того, что наш советский народ воодушевлен на свершения подвигов и под знаменем Ленина — Сталина он готов… и вы… не учли этого?
— Учел, — отвечал Чуйков, подтянув белые перчатки.
— Так чего ж вы нам тут головы морочите? — обозлился Никита Сергеевич. — Километры подсчитываете, о рельефах нам рассказываете… О главном-то вы забыли?
— О чем? — переспросил Чуйков.
— О главном, — повторил Хрущев.
— А в чем оно, это главное?
— Главное… в главном.
— Возразить вам трудно, — ответил докладчик…
Тимошенко кивком головы указал в спину уходящего Чуйкова:
— Вот и воюй с такими… сами не понимают!
— Опыта нет, — добавил Хрущев. — Мало их били.
— Пойдемте и поужинаем, — предложил маршал.
Чуянов ужинать отказался, сославшись на дела в обкоме, а на лестнице гостиницы он нагнал уходящего Чуйкова:
— Меня найти легко. Если что понадобится — заходите. Буду рад помочь, если какая нужда возникнет. Меня здесь все знают.
Но Василия Ивановича Чуйкова тогда мы еще не знали…
Восточная Пруссия. «Вольфшанце» — «волчье логово»…
Тихо постукивая дизелем, от вокзала отошел белоснежный поезд Геринга «Азия», а в тупике станции укрылся личный поезд Гитлера по названию «Америка» (15 вагонов и два мощных локомотива). Из окон оперативного барака, где обычно фюрер совещался с генералами, виднелись псарня, здание гостиницы для приезжих, кухонный барак и здание кинотеатра.
Альберт Шпеер, министр вооружений и боеприпасов, заметил, что Гитлер чрезвычайно возбужден, уверенный в успехе своих армий на юге России, и он долго развивал мысль, которую можно было бы выразить очень кратко: по сути дела, вермахт только сейчас завершает те планы, что не были осуществлены летом прошлого года. «Теперь, — сказал фюрер, — я увидел свет нашей победы в конце этого длиннейшего туннеля…»
— И сейчас, — разрешил он, — можно возобновить производство товаров ширпотреба в его прежнем объеме.
Шпеер ответил, что о ширпотребе думать еще рано:
— Но, кажется, пришло время отменить ежемесячные призывы в армию большого количества немецких рабочих.
Гитлер не возражал, вернувшись в прежнее состояние эйфории, опять нудно рассуждал о том, что Германия, лишенная прежних колоний в Африке (еще кайзеровских), будет иметь большие выгоды от захваченных территорий в России, а заодно, завершая свои рассуждения, фюрер выругал и своих генералов:
