Книга Иерусалим правит - Майкл Муркок

— Там, понимаете, вообще ничего не происходило.

Аккуратно отметив страницу, она положила книгу на столик и вытащила из встроенного шкафчика складную холщовую ванну, которую бережно развернула. Я перелил в ванну четыре галлона воды из фэнтаса. Синьорина захлопала в ладоши.

— Я мечтала об этом уже три дня!

Я тихо вернулся в оазис и стал приводить в порядок Дядю Тома. Верблюдица все время ворчала и вертела головой, однако мое внимание явно приносило ей удовольствие. Вдобавок знакомые и привычные действия помогли мне собраться с мыслями. Конечно, легче всего будет покинуть пустыню на отремонтированном воздушном шаре. Но что, если это приведет нас прямо в руки властей? Если мы двинемся по Дороге Воров, пройдут месяцы, возможно, даже год, прежде чем мы доберемся до цивилизации. Если же мы поднимемся на воздушном шаре и сохраним свою маскировку, то у нас будет возможность скрыться в городской толпе, прежде чем итальянцы или французы проявят чрезмерное любопытство. Впрочем, оставалась большая вероятность того, что нас снова подстерегут и на сей раз убьют, чтобы отобрать верблюдов и вещи. Гора, несомненно, были не единственной бандой, действовавшей в этих краях. Они разнесут новости. Нам придется выдержать пару нападений — в лучшем случае. И не следовало забывать о верблюдах.

— Мой дорогой, твоя любовь к этим верблюдам кажется прямо-таки непристойной.

Коля встал и подошел к одному из наших вьючных животных, попытавшись нащупать что-то у него на горбе. Только тогда я заметил на шкуре недавно зажившие шрамы.

— Я очень испугался, что ты захочешь обменять меня на нескольких наших верблюдов!

— Я потерял бы лицо, если бы предложил больше, чем ты стоишь, — ответил я.

Такие шутки были для нас обычным делом. В глубине души я, конечно, очень обрадовался, узнав о спасении друга. Вряд ли я испытывал такие сильные чувства к какому-то иному мужчине, кроме разве что капитана Квелча. Мы стали Роландом и Оливье[606], искателями приключений, хранителями законов рыцарства.

Я был обязан ему жизнью. Тем не менее и дальше действовать по его первоначальному плану казалось мне чистейшим безумием. Возможно, мы даже могли бы убедить леди высадить нас в каком-нибудь удобном месте.

— Пожалуйста, постарайся успокоиться, Коля, мой дорогой. Ты по-прежнему слаб, и твой рассудок, мне кажется, еще не в полном порядке.

Он не обратил на это внимания и небрежно напел какой-то джазовый мотив, как будто пытаясь доказать мне, что разум полностью вернулся к нему.

Когда я упомянул имя нашей спасительницы, мой друг выразил желание представиться синьорине фон Бек.

— Я слышал об этой женщине. Она была любовницей Бенито Муссолини. Я помню ее еще в Париже! И она летала с испанской экспедицией из Барселоны в Рио несколько лет назад.

Я объяснил, что в его положении было бы опасно и непристойно напоминать о знакомстве с нашей хозяйкой. С учетом ее истории все еще оставалась незначительная вероятность, что она могла оказаться итальянским правительственным агентом. Мы любой ценой должны были сохранять свои маски, пока не поймем, что ей можно доверять. Коля согласился, но ему не хотелось долго изображать идиота. Он сказал, что с радостью двинулся бы в путь. Он по-прежнему был одержим мыслью пройти по Дороге Воров.

В тот вечер я ужинал в обществе новой подруги. Чуть ниже по склону мой старый друг готовил себе кускус, к которому добавил яйцо вкрутую, выданное синьориной фон Бек. Мое альтер эго в женском обличье проявляло то же инстинктивное великодушие, уже принесшее столько страданий мне! И однако я не жалею, что был таким. Как я всегда говорил, лучше подчиняться добродетельным порывам, чем постоянно думать только о своих интересах.

— Ты дал им тшертовски много, Иван, и потом пожалел об этом, глупый педик, — на днях сказала мне миссис Корнелиус. И это справедливо.

Но я почти ни о чем не жалею. Я никогда до конца не понимал, в чем заключалось их сходство с синьориной фон Бек, потому как они были вроде гвоздя и панихиды, но, возможно, оно заключалось в самообладании. Конечно, об общих интересах не шло даже речи! В последний раз, когда я пытался рассказать миссис Корнелиус о принципах инженерного дела, она выскочила из паба, вопя, что пузырь у нее совсем ослаб; в итоге мне пришлось занять фунт у мисс Б., чтобы заплатить за выпивку. А с синьориной фон Бек я странным образом сблизился. Мы вместе обсуждали великие проекты. Как только Коля улегся спать, я рассказал ей немного о «Лайнере пустынь». Она, в свою очередь, нарисовала для меня схему поезда метро, оснащенного ракетным двигателем. Она сказала, что итальянское правительство хочет изготовить экспериментальный опытный образец. Зная, что Муссолини привлекал в свой лагерь известных людей, она согласилась на полет на шаре ради рекламы, а не из научного интереса.

— Мне все это казалось просто восхитительным, пока меня не подстрелили. Конечно, я отчасти сама виновата — опустилась слишком низко, чтобы спросить у тех арабов, где я очутилась. Однако, мне кажется, даже на то была воля провидения. Как забавно, а, шейх Мустафа!

С рассвета до десяти часов утра мы пытались починить шар, штопали ткань и собирали топливо, чтобы развести огонь и нагреть воздух для первоначального этапа подъема. Коля нехотя помогал нам. Мы перенесли аппарат на вершину холма, откуда открывался вид на мертвый город, и, следуя инструкциям синьорины фон Бек, я установил рукав, по которому в шар подавался нагретый воздух. Увидев, как огромный овальный купол начинает заполняться, я едва сумел сдержать чувства.

Теперь итальянский флаг развевался высоко в небе. Я вообразил Новый Рим Муссолини, его великую африканскую империю, которая наконец-то отбросит Карфаген в небытие. К небесам этой страны воспарит множество таких кораблей. На руинах благородного прошлого восстанут архитектурные строения, величием и изяществом напоминающие сооружения Древнего Рима. Воздушный шар был запечатленным видением! Казалось, со мной говорил ангел. И ко мне возвращалось мужество. Я знал, что должен пробиться ко двору дуче как можно скорее, чтобы связать свою судьбу с его судьбой. Дурную славу фашизму создали не такие идеалисты, как я. Однако я не был бы джентльменом и христианином, если бы не признавался в прошлых привязанностях. Крайности, на которые решались помощники Бенито Муссолини, лучше всего сравнивать с крайностями, к примеру, испанской инквизиции, последовавшей за Фердинандом и Изабеллой в мавританскую Испанию. Они увидели разврат, темные суеверия, упадок, сластолюбивый ориентализм, ученые абстракции — и ответили на священный призыв, изгнав из принадлежавших им земель восемь веков зла и моральных низостей[607]. Они оживили своих людей и вернули им историю. Иногда человек, слишком сильно изводящий себя сомнениями, не может противостоять злу, которое несет его враг. Итальянцы — сентиментальные люди. Им нужен диктатор, нужна дисциплина фашизма, чтобы они стали великими; иначе их одолеет врожденная лень. То, что они повернулись спиной к единственному лидеру, который мог сделать их великими, — лишь новое доказательство моего тезиса. Кто они теперь? Где их богатства? Несколько развалин и фонтаны эпохи Ренессанса, которые можно сдавать в аренду как реквизит для новой синерамной[608] киноэпопеи! Несмотря на всю свою способность к предвидению, в этом случае я различал впереди только светлое будущее. Я видел совершенство.