Книга Невеста страсти - Джо Гудмэн

— А я не возражал против этого, — добавил Лафитт, не желая перекладывать на Клода всю ответственность. — Дуэль была справедливой. Ваш капитан сражался как настоящий моряк. Капитану Клоду тоже кое-что осталось на память.

Смит кивнул и посмотрел на Джексона.

— Ты видишь проблемы, Хью?

— Справедливый поединок. Никаких вопросов.

— Согласен. Месье Лафитт… Капитан Клод… Капитан Денти… На борту «Шмеля» найдется очень немного людей, которые захотят оплакивать смерть капитана Траверса. В какой-то мере вы освободили нас от цепей. Мы с доктором позаботимся об усопшем. Его с почестями похоронят в море, а причину смерти мы придумаем. Командование будет удовлетворено. И вот еще что, джентльмены: в обмен на наше молчание мы хотели бы взять слово с капитана Денти, что она выйдет в отставку. Это возможно?

— Карьера капитана Денти закончена, мистер Смит, — сказала Алексис чуть дрожащим от волнения голосом. — Я не стану мстить людям, которые были вместе с ним в тот день. Думаю, совершенное преступление и без того тяжелым грузом легло на их совесть — пусть боятся высшего суда, а меня им бояться нечего.

— Что ж, большего нам и не требуется. Месье Лафитт, что я должен передать командованию относительно дела, ради которого нас командировали к вам?

— Мой ответ — нет. Я не стану оказывать помощь Британии. Можете передать начальству, что я тверд в своем решении.

Смит кивнул, затем повернулся к Клоду.

— А вы, капитан? Могу ли я просить вас дать нам возможность покинуть здешние воды без боя?

— Вы вправе сделать это. Даю вам слово, что не буду вас преследовать.

Смит встал и, пробежавшись рукой по светлым волосам, тряхнул головой. От Алексис не ускользнул задорный огонек, блеснувший в его глазах. Он был готов принять на себя командование, и она желала ему удачи.

— Больше у меня нет вопросов, — сказал Смит. — Если нам с доктором помогут донести тело, мы могли бы прямо сейчас вернуться на корабль.

После короткого прощания Алексис вышла проводить гостей в галерею, и там каждый из них перед уходом шепнул ей что-то на ухо.

— Что они тебе сказали? — почти одновременно спросили Лафитт и Клод, едва только английские моряки скрылись из виду.

— Доктор Джексон сказал, чтобы я не забыла про компресс.

— А Смит? Что сказал он?

Алексис улыбнулась.

— Лейтенант сказал, что будет лелеять шрам, оставленный ему на память, — ведь он встретился с самим капитаном Денти и остался жить.

Выслушав рассказ Клода об окончании ремонтных работ на корабле и о том, что Джордан в порядке, а Пич быстро идет на поправку, Алексис наконец почувствовала, что доведена до полного изнеможения.

Позже в спальне, в которой Лафитт разместил Клода, она позволила Таннеру раздеть себя и наложить лекарство. Приятно расслабившись, Алексис едва не мурлыкала от удовольствия.

— На этот раз он обошелся с тобой далеко не так сурово, — заметил Клод, втирая мазь. — Просто не верится, если учесть то, что ты пыталась с ним сделать.

— Он хотел лишь, чтобы я попросила у него прощения.

— И что же?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, он хотел невозможного.

— Ты прав.

Клод поставил бутылку с притираниями на туалетный столик и, раздевшись, лег рядом с Алексис, накрыв их обоих простыней. Алексис задула свечи и свернулась клубочком рядом с ним.

— Я думал, ты умерла, — после долгого молчания сказал Клод.

— Я знаю, — тихо ответила Алексис. — Я думала о тебе все время, пока была на корабле Траверса. И я поняла, что месть не стоит того, чтобы лишиться возможности увидеть тебя вновь. У меня не дрогнула бы рука убить Траверса с самого начала, если бы не эти мысли. Я никак не могла решиться на это, пока он не сказал, что хочет продать меня как беглую рабыню. Тогда только все вернулось: ненависть, отвращение — все.

— Теперь с этим покончено, и мы свободны.

— От всего, кроме самих себя.

— Это верно. Ты моя теперь. Не возражаешь?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, нам надо пожениться.

— На этот раз ты прав.

Усталость, изнеможение, боль — все было забыто под натиском неудержимой жажды высказаться наконец, объяснить, что каждый из них значит друг для друга. Легкие прикосновения Клода вызывали ее нежные стоны. Губы его заглушали ласковый шепот, срывавшийся с ее уст, дарили горячие поцелуи шее, груди, а она все никак не могла наговориться. Она обнимала его, прижимала к себе, ерошила его медного цвета волосы.

— Когда мы вместе… как сейчас, я чувствую, что живу, — сказала Алексис почти неслышно, чтобы не испортить значительности момента. — Ты знаешь, что я имею в виду?

Клод приподнял голову и, заглянув в ее глаза, ответил так же тихо:

— С самого начала я знал, Алекс. Я всегда знал, что ты нужна мне, нужна как воздух, как море. Я боялся лишь твоего отказа признать, что ты чувствуешь то же.

— И я боялась.

— Знаю.

Клод поцеловал ее легко, едва касаясь.

— Ты всегда была такой — смелой до отчаяния в одном и столь же отчаянной трусихой в другом.

Возвращая ему поцелуй, Алексис словно просила прощения за то, что у нее не хватало храбрости быть честной перед самой собой. Она чувствовала, Как дрожат его пальцы, и заметила, что ее пальцы тоже дрожат.

Тело ее изогнулось навстречу ему, нежное, ранимое, трепещущее от потребности как можно полнее удовлетворить его желание, столь же сильное, сколь и ее собственное. И когда тела их встретились, у них не было более ощущения битвы, борьбы. Теперь бал правило одно лишь наслаждение. Алексис, первой почувствовав приближение пика, была уже не в силах противостоять силе, подхватившей ее, заставлявшей конвульсивно сжиматься мышцы, и в этот миг он присоединился к ней.

Потом, когда их дыхание успокоилось и сердца забились в обычном ритме, Клод коснулся серебряного колье на шее Алексис.

— Я люблю тебя.

Вздох ее был так же легок и свободен, как только что произнесенные слова. Она обняла крепче своего возлюбленного, и волосы ее упали ему на грудь.

— Этот вздох, он мой навсегда.

— Тебе всегда придется работать так же усердно, как сегодня, чтобы вызвать его к жизни. Тебя это не смущает?

Клод тихо засмеялся в темноте и поцеловал ее в висок.

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что я нашла то, что хотела.

— Ты права.

Все горькие воспоминания ушли прочь, и в душе Алексис воцарились покой и безмятежность. Тот мир, тот покой, что знала Алексис лишь в своем «вороньем гнезде», она обрела теперь в объятиях Клода. И, почувствовав ее мысли, Клод крепче обнял возлюбленную, словно желая заверить в том, что она наконец нашла свое место в жизни — теперь уже навсегда.