Книга Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

Было уже поздно, когда Илья Арапов и Кузьма Аксак покидали гостеприимный дом Рукавкиных. Вышли на крыльцо. Укрытый снегом волжский лед, городские улицы, крыши домов и Данилово подворье были залиты лунным светом, нестерпимо тяжелым, казалось, и горячим. Илья Федорович даже посуровел лицом от этого ощущения и, оберегая себя невесть от какой беды, мысленно перекрестился.

«Эко, – тут же укорил он себя, – будто пугливая старуха стал: черных кошек и лунного света страшусь». Вспомнил прерванный в избе разговор, присоветовал Даниле:

– А полезно было бы, Данила, кабы ты описал свое хождение в Хиву и для общего прочтения в столице напечатал. Не так много, думаю, в России теперь осталось живых первопроходцев в неведомые земли. Да и простому люду не без пользы было бы о том прознать.

Данила Рукавкин поначалу махнул было рукой – ну кому, дескать, о том интересно знать? Ныне за смутным временем в Хиву да Бухару караваны россиян и вовсе не ходят. Размыслив, однако, о будущем, согласился с уговорами атамана:

– Может, и соберусь с духом, Илюша. Только бы на Руси все образовалось к лучшему. Вот сядет на престол Петр Федорович, придет в страну тишь да благодать, воротится к дому Тимоша… Передам ему казну и дела, а сам на стариковском покое и начну писать о своем хивинском хождении, – и перекрестил поочередно Илью Арапова и Кузьму Аксака, сказав в напутствие: – Дай господь победы вам в завтрашнем сражении, всенепременной победы. Ну а случится какая беда – знайте, у меня вы в любое время сыщете кров и надежное обережение.

Простились с Данилой Рукавкиным и его домочадцами низкими поклонами и неспешно пошли по заснеженной улице в комендантскую канцелярию к делам неотложным…

И спустя полчаса от сполошного удара набатного колокола над Самарой раскололась стылая декабрьская ночь. Набат отозвался лихорадочным треньканием промерзших оконных стекол, согнал самарцев с теплых печей, обул-одел, вооружил и выгнал под нудный низовой ветер.

Сидя верхом на коне, государев походный атаман Илья Арапов пытливо глядел на сотни, собравшиеся к комендантской канцелярии: казаки, приехавшие из Берды вместе с атаманом, солдаты из крепостных гарнизонов Самарской линии, пахотные солдаты, новонабранные казаки из крестьян окрестных деревень, волнующаяся толпа разно одетых и разно вооруженных самарцев. Особо стояли на коленях поселенцы, вооруженные ружьями и копьями.

Осмотрев войско, Илья Арапов дал команду разойтись по казармам и быть всем одетыми и при оружии.

– Близок рассвет, братья, – громко объявил Илья Арапов, при свете луны вглядываясь в лица ближних к нему казаков. – И недалек час тяжкого для нас сражения, в коем испытаем мы себя на верность государю-заступнику нашему Петру Федоровичу!

Войско ответило походному атаману молчаливой и суровой решимостью положить животы свои за государя и дарованную им простому люду волю на вечные времена.

3

– Господин майор! Господин майор, проснитесь!

Майор Карл Муфель едва забылся беспокойным сном, как адъютант вновь затормошил его.

– Что? Что такое? Почему шум? Зачем мне спать не давал? – Майор вскочил с лавки – лежал не раздеваясь, даже шпагу не снимал с себя. Помял ладонями продолговатое лицо, сгоняя липкую дрему.

– Над Самарой набат! В колокола бьют, господин майор!

– Опять этот набат, да? – Майор Муфель окончательно согнал с себя сон. Надев суконную офицерскую треуголку, он поспешно вышел на припорошенное инеем крыльцо, повернулся в сторону Волги: за белоснежным покровом уснувшей до весны реки на крутом берегу под лунным светом еле просматривалась мятежная Самара. Попутным ветром оттуда доносило слабые отзвуки набатного боя.

– Не спят воры! – с некоторой долей досады проговорил майор Муфель: уже третий раз с минувшего вечера будит его набатный бой. Ну как, полагаясь на крепкий после марша сон солдат, изменщики и воры скрытно подберутся к лагерю и ударят со всех сторон по его походному вагенбургу[29]?

До рассвета еще часа два, не больше.

«Мой солдатики нада еще спать-спать. – Карл Муфель старался и думать по-русски, чтобы лучше освоить язык. – А этих, как у них смешно говорят, да – кашеварителей – надо поднять. Надо фрюштюк[30] делать. И себе приказать подать братэн, или как это по-русски смешно получается – жарькое!»

Скоро внутри вагенбурга на притоптанной сапогами заснеженной полянке между селом Рождествено и волжским берегом задымили костры. Молчаливые со сна кашевары ставили на огонь закопченные походные котлы, развязывали мешки с крупами, резали на ломтики свиное, каменно замерзшее сало…

Карл Муфель едва проглотил поджаренное мясо и запил его сухим вином, как в тесную до невозможности горницу низенькой избы, где он остановился на ночлег, ввалился через порог казачий есаул Тарарин, из тех, кто пристал к полевой команде с беглым капитаном Балахонцевым. Майор перехватил голодный взгляд есаула, устремленный на остатки завтрака, грубо выкрикнул:

– Тебя бешеный муха кусал, да? Почему не докладывал по команде? Зачем ввалился пьяным медведем незваный?

Есаул Тарарин, огорошенный руганью майора, вытянулся в лозинку и поморгал глазами, привыкая к сумеркам в горнице, освещенной тремя тонкими свечами, поставленными в низенький пузатый кувшин.

– Виноват, господин майор. Сослепу порога не разглядел!

– Какой короба новостей таскал на себе сюда? Давай докладывай без запинка! – И нетерпеливо топнул ногой.

– Так что осмелюсь доложить, господин майор, конные калмыки числом боле полутыщи идут от Ставрополя к Самаре! Из Ставрополя примчался курьер от полевой команды подполковника Гринева, от него и известия эти!

– Где тот курьер? Почему не бежал сам ко мне?

– Свалился в теплой избе на краю Рождествена, господин майор! Довести до вас не было никаких возможностей – спит! – отрапортовал Тарарин и закаменел с вытянутыми губами, словно его нестерпимо тянуло вперед запахом жаркого на походном столике майора. Карл Муфель будто и не сидел за тем столиком.

– Что говорил? Калмыки, да? Больше полутысяча? Майн гот![31] Беда будет, как ударят со спина мой бравый солдатика! Ифашка! Ко мне быстро бежать!

На зов майора вбежал проворный адъютант, молча щелкнул каблуками.

– Бей барабан! Бросай кушать! Марш-марш все на Самара!

Барабанщики ударили сбор. Не дожевав горячую кашу, чертыхаясь и проклиная неугомонного немца, роты 24-й полевой команды похватали ружья и выстроились внутри вагенбурга. Конные драгуны и казаки встали за кругом саней, но так близко, чтобы видеть и слышать командира полевой команды. Капитан Балахонцев и подпоручик Илья Кутузов подняли по тревоге полуроту Нижегородского батальона и встали рядом с казаками прапорщика Панова.