Книга Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X-XI веках - Петр Стефанович

Мне кажется, многие недоразумения в интерпретации данных «Русской правды» (или, наоборот, отсутствия каких-то данных, которые, с современной точки зрения, должны были бы там присутствовать) происходят из-за одной ошибочной предпосылки, от которой историки отталкиваются в их оценке. Историки принимают как исходный постулат, что нормы «Русской Правды» (да и вообще юридических памятников Средневековья), а особенно её шкала вир, напрямую отражают юридическую («сословную») стратификацию общества.

Разумеется, «Русская Правда» отражала социальные градации. Но это отражение было не прямым, а преломлённым через видение общества составителями этого кодекса, которые преследовали свои задачи, отличные от задач, например, летописцев, и пользовались терминологией, которая тоже могла не совпадать с летописной лексикой. Так, уже было отмечено, что летопись имеет в виду под «старостами» целый социальный слой, а «Русская Правда» говорит о них в связи с конкретными должностями. Летопись говорит постоянно о «дружине» в самом общем смысле как войске, всех княжеских людях или просто совокупности «передних мужей», а «Русская Правда» использует это слово только несколько раз в «Пространной редакции», причём лишь однажды в собственно юридическом контексте. Характерно, что в этом случае слово выступает в максимально узком значении людей, тесно связанных с князем служебными отношениями, отдельно от бояр (91-я статья «Пространной редакции» о наследстве – см. ниже).

Как ни странно может показаться на наш сегодняшний взгляд, в летописи– историко-литературном произведении – мы чаще столкнёмся с обобщениями и абстрастными понятиями, чем в «Русской Правде» – кодексе права. И причина этого, конечно, в особенностях средневекового правового мышления – прецедентного и образно-конкретного, а не абстрактно-систематического. В отличие о современных юридических кодексов, которые идут от общего к конкретному, стараясь типизировать частные случаи, средневековые кодексы, наоборот, нацелены на максимальную конкретность в определениях, стараясь дать решение для каждого конкретного случая, а часто и отталкиваясь в установлении нормы от одного какого-то случая (как установление 80-гривенной виры для «конюха старого» в статье 23 «Краткой Правды» отталкивается от убийства конюха князя Изяслава жителями Дорогобужа).

Выше в главе III уже заходила речь о шкале вир «Русской Правды» в связи с гридями, и был сделан вывод, что эта шкала нацелена вовсе не на то, чтобы определить применительно ко всем общественным группам и слоям соответствующую норму штрафа, а прежде всего на то, чтобы защитить людей, выполняющих важные для князя функции, – и главным образом, его слуг. О вирах для других категорий населения заходила речь только постольку, поскольку это требовало разъяснения либо в той или иной конкретно-исторической ситуации, либо в связи с указанной главной целью составителя.

Так, в «Древнейшей Правде» мы видим уравнение в правах (относительно штрафов) «русина» и «словенина» – очевидно, решение вопроса, актуального в первой половине XI в., – а затем специальную защиту тех людей, упомянуть которых, видимо, было важно самому князю – гридин, купец и пр. «Правда Ярославичей» лишь повышает штраф за убийство княжеских людей, добавляя к ним лиц, занятых в хозяйстве (следствие процесса «окняжения земли»), причём тоже перечисляет их конкретно – каждого по должности: огнищанин, подъездной и пр. Сводчик «Пространной редакции» в разделе вир уже разрабатывал вопросы процедур назначения и выплаты виры – очевидно, в этой сфере проблемы возникли в условиях злоупотреблений штрафами, о которых говорило «Предисловие к НС», а также развития индивидуальной правовой ответственности. Относительно размеров штрафа и категорий людей он, только кое-что уточнив, в основном просто обобщил нормы, зафиксированные ранее. Так у него появились «княжие мужи» для указания вообще на всех, кто выступает с какими-то полномочиями от князя, и, с другой стороны, – «людин» как обобщённое название «40-гривенного лица».

Нельзя, конечно, исключать, что в качестве «княжа мужа» фактически, в реальности, мог выступать в том или ином случае боярин. Так, в «Русской Правде», как можно было уже заметить из приведённых данных, фигурируют конюхи. В «Правде Ярославичей» (ст. 23 «Краткой редакции») устанавливается 80-гривенная вира за «конюха старого». В «Пространной редакции» не упоминается «конюх старый», но в статье 11 в числе «княжих мужей» указан просто конюх (вира в 40 гривен), а в статье 12 – тиун «огнищный» и тиун «конюший» (вира – 80 гривен). Очевидно, княжеских конюхов можно было назвать «княжими мужами», и в их среде была иерархия – были просто конюхи, а был некий старший над ними, которого можно было назвать просто «старым» или «тиуном».

Позднее, в Москве XV в., до введения в конце XV в. чина боярина и конюшего, конюшие «занимали невысокое место на лестнице московских чинов»[1037]. Киевский свод конца XII в. – летописный свод, вошедший в состав ИпатЛ – упоминает в одном из известий конца 1160-х гг. киевских бояр Петра и Нестера Бориславичей, которые имели доступ к стаду князя Мстислава Изяславича и, видимо, занимались как раз конюшей службой[1038]. Вероятно, в XI в. должность начальника княжеской конюшни была не самой высокой и доходной, но всё-таки можно допустить, что её мог возглавлять боярин. В «Повести об ослеплении Василька Теребовльского», вошедшей в состав ПВЛ, упоминается, что должность конюха у киевского князя Святополка Изяславича исполнял некий Сновид Изечевич[1039]. Как подразумевает отчество на -вич, он, вероятно, был боярином или, по крайней мере, человеком высокого статуса.

Однако из факта, что боярин мог выступать «княжим мужем», не следует, что эти два понятия (и явления) тождественны. Бо(л)ярин – это, как мы видели, социальный термин в настоящем смысле слова, то есть обозначение представителя определённого социального слоя – знати. Княжь муж – это не обозначение социального слоя, а указание на служебно-должностную функцию, то есть подразумевался человек, исполняющий княжескую службу, княжеский агент. Очевидно, «княжим мужем» мог быть человек разного социального происхождения и состояния, и нахождение на службе князя не сообщало само по себе боярского статуса. В то же время вполне естественно, что какую-то часть «княжих мужей» составляли бояре, которые служили князьям.

При таком подходе отсутствие упоминания бояр в «Русской Правде» в шкале вир надо объяснять просто тем, что в таком упоминании не было необходимости. Ведь не говорит же «Русская правда», например, о защите достоинства князей и наказании за их убийство. Теоретически могла бы– определённый вергельд за убийство короля предусматривается, например, некоторыми англо-саксонскими законами[1040]. Об оскорблении князей упоминает «Правосудье митрополичье», правовой кодекс XIV–XV вв., и предусматривает за него смертную казнь («главу сняти»)[1041].