Книга Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

Только теперь я заметила Изольду и Шона, которые стояли рядом со мной. Девушка тихо плакала, но брат сжал руку в кулак и отвел ее за спину. Я схватила его за запястье и встала у него на пути.

– Нет, Шон, – сказала я ему.

Майор окинул нас презрительным взглядом и разразился смехом.

– Типичный «пэдди». Который прячется за женскую юбку, – бросил он и ушел.

Поднялась волна возмущения. Слава богу, майор не задержался за дверью и не слышал этих мятежных призывов, которых хватило бы, чтобы всех нас отправить на виселицу.

В Англию Мод не поехала, потому что ей уже сказали, что вернуться во Францию после этого ей не позволят. Британцы, в свою очередь, не разрешали ей выехать в Америку.

– Если бы мне удалось переговорить с Майклом Коллинзом, он сделал бы мне фальшивый паспорт. Ханне Шихи-Скеффингтон он такое устроил. И отправил ее вместе с ее сыном в Америку, – рассказала она мне, когда мы отмечали Женское Рождество в ее тесной мансарде.

У огня мы с ней сидели вдвоем, прихлебывали чай и грызли яблоки.

– Везучая вы, Нора. Вы можете просто уехать отсюда. Вернуться.

– Ох, Мод, – вздохнула я. – Я тоже застряла здесь. Потому что Питер Кили может направляться как раз сюда.

– Для него слишком опасно приезжать в Париж, – размышляла Мод. – Особенно теперь, когда британцы переложили свою грязную работу на французов. Поддерживаешь освобождение Ирландии – и ты уже автоматически германский шпион. Британцы настроили против нас нашего старейшего союзника.

В следующем месяце французы арестовали голландскую танцовщицу, называвшую себя Матой Хари, обвинив ее в шпионаже. Газеты с удовольствием подхватили эту историю. Особенно им понравились снимки полуобнаженной Маты Хари в национальных костюмах, которые она сама для себя создавала. Я тоже продавала свои фотографии в газеты. Но на моих были изображены британские солдаты на фоне Эйфелевой башни. Все-таки хоть какой-то заработок. Но потом отец Кевин предупредил меня, что лучше это прекратить. От своего друга Кейпела он услышал, что англичане следят за мной.

– Они считают, что вы пытаетесь собрать информацию о перемещении британских войск.

О господи.

По крайней мере, хотя бы мадам Симон не была запугана. Но в ее студии для меня практически не осталось работы.

Большую часть времени я проводила в Ирландском колледже с отцом Кевином, помогая ему закончить труд всей его жизни – книгу под названием «Святой Колумба – от Донегола до Айона[177] – и мировая история».

– Без него немыслима христианская Европа, – снова и снова рассказывал мне отец Кевин. – Принц клана О’Нейллов, поэт. По правде говоря, он был не только монахом, но и друидом, который не видел противоречий между старым и новым. Он выцарапывал кресты на древних камнях с огамическими письменами, и эти символы у него прекрасно ладили между собой.

Отец Кевин переписывался с одним теологом Церкви Ирландии и пресвитерианским священником из Шотландии.

– Святой Колумба – единственный святой, которого чтят и протестанты, и католики, и диссентеры. Это хороший покровитель для новой Ирландии, – сказал он.

Отец Кевин был твердо намерен закончить свою книгу. Он думал, что, прочтя ее, те, кто разделен по религиозным соображениям, объединятся.

Повсюду были разбросаны тысячи рукописных страниц. Я одолжила печатную машинку нового ректора и неумело, двумя пальцами, печатала главы, которые отец Кевин забирал и правил, так что мне приходилось их перепечатывать. Монах, переписывавший тексты вручную, вероятно, делал это быстрее меня. Но отец Кевин был доволен, к тому же к нам время от времени заглядывала Мод.

Я была очень благодарна за плотный ланч, который каждый день ела в гостиной Ирландского колледжа. Это был мой главный прием пищи. Все мои сбережения уходили на уплату ренты за квартиру. Интересно, понимала ли миссис Вандербильт, что значила для меня та символическая оплата, которую я получала в госпитале как волонтер?

Апрель, 1917

– Ох, Маргарет, я ужасно чувствую себя оттого, что не помогаю вам в госпитале, – сказала я подруге, когда мы с ней сидели у меня в комнате. – Но спасибо, спасибо вам большое.

Она одолжила мне денег на оплату квартиры за апрель и принесла письмо от Кэролин Уилсон. Она уже была в Штатах, но писала, что возвращается в Париж. По данным из ее источников, то, что президент Уилсон объявит войну Германии, – лишь вопрос времени. Он просто искал оправдание.

– Банки США уже кредитовали союзникам миллиарды долларов. Лучше уж тем победить в этой войне, иначе банки своих денег не увидят.

Хелен Келлер тогда сказала, вспомнилось мне, что мы будем воевать ради капиталистов.

– Есть и другие новости. Пол О’Тул погиб, – сказала Маргарет.

– Бедняга, – отозвалась я.

– Он погиб не в бою. Был застрелен за трусость, – объяснила Маргарет, – потому что отказался покидать окопы.

– Выходит, они убили его за то, что он хотел остаться в живых. Абсурд. А теперь наших американских парней заставят тоже ввязаться в эту бойню.

– Они думают, что едут сюда спасать мир. Мой брат Джон записался в морскую пехоту. Сказал, что если уж драться, то вместе с самыми лучшими. Говорит, что большинство из тех, с кем он пересекается во время военной подготовки, ирландцы. Имя Дэн Дейли вам ничего не говорит?

– Нет, – покачала головой я.

– По словам Джона, у него две почетные медали Конгресса за отвагу. Этот человек выступал перед отрядом моего брата с речью. Рассказывал, что многие из традиций морской пехоты идут от ирландцев, включая и боевой клич кельтов, который морские пехотинцы орут, идя в атаку, – сказала она.

– А не будет ли британская армия разочарована, если ирландцы из числа морской пехоты США придут сюда и выиграют для них эту войну? – со смехом спросила я.

В последнее время я очень мало смеялась, но мысль о том, как генерал Генри Уилсон будет благодарить ирландских солдат, казалась мне очень забавной. Маргарет, правда, моего веселья не разделяла.

– По словам Джона, все именно так и будет, – сказала она.

4 июля, 1917

Половина парижан наводнили Елисейские поля, размахивая звездно-полосатыми флагами и выкрикивая: «Vive l’Amérique!»[178], когда американские войска маршем проходили по центральной улице города. Мы с Маргарет в самой гуще толпы тоже радовались этому, как ненормальные.