Книга Унесенные за горизонт - Раиса Кузнецова

Нежная, хорошая, умная, милая Кисанька! Не смей никем увлекаться! Ведь потом ты все равно признаешься, и тебе будет только очень стыдно. «Слушайся совета много жившего, наученного опытом старости человека». Ха-ха-ха! С таким бы примечанием написала бы этот совет ты.

Целую! Безмерно, много раз.

Привет Тосе! Передай ей мое искреннее извинение, что не могу ей пожать руку при нашем уже совершившемся знакомстве. Этому мешает всего лишь то, что я поклонник плаката «Без рукопожатий».

Помнишь этот идиотский случай?! Все любовь. Увидел тебя и забыл обо всем.

Арося.

19/XI1929

Рая ― Аросе (24 ноября 1929)

Когда жизнь бурлит кругом, хоть и кажется, что она будто бы не задевает тебя, хоть и кажется, что она проходит мимо, ― все же влияние, непосредственное и незаметное, а создает условия, в силу которых можно строить, хотя бы мысленно, многоэтажные планы фактов, известий, сообщений и событий. Пусть они под влиянием известных чувств уступают свое место более почетным, более ожидаемым строкам, пусть, но все же они имели известное место в твоих мыслях... А тут? Мое Солнышко! Я жду, я с громадным нетерпением жду, когда Санта-Клаус, этот рождественский дедушка-добряк, положит под мою подушку письмо, полное ласковых, нежных слов и обращений, полное бурных, юных чувств, ― я жду, Солнышко, я жду, но я даже не знаю, чем мне обрадовать тебя, не знаю, что сообщить тебе, какие факты рассказать. Жизнь кругом течет так медленно, так спокойно... если и появятся какие-то круги от брошенных слов, как от камней в тихую, невозмутимую гладь воды, они, эти круги, бессильны взбудоражить надолго эту тишь. Нет у нас особенных событий.

В десятилетие КИМ устраивали факельное шествие. Длинной черной лентой растянулась наша братва по улицам. Над толпой поднимались факелы, то вспыхивающие, то погасающие. Факелов было немного. Свету в городе еще меньше. И оттого таинственной, мистичной казалась эта толпа... Невольно зажмурив глаза, на одну секунду, Солнышко, я вдруг здесь, сейчас же, ощутила тебя рядом, твое лицо над моим. Помнишь ли ты, как однажды карнавал захлестнул нас собой и увлек на Тверскую, на площадь Моссовета. Какой контраст! Юпитеры заливали площадь волнами света, УРА перекатывалось над толпой то громче, то тише ― как волна прибоя. Мы стояли в стороне, но этот энтузиазм заразил и меня, а м.б., и тебя. Конечно, нас обоих вместе! Понимаешь ли, как дорого восприятие восторга вместе с кем-то любимым и дорогим. Это восприятие удваивается, утраивается ― ты доходишь до высшей, кульминационной точки, настроение светлое, праздничное...

Ах, Арося! Почему, мое Солнышко, мы не вместе? Если бы ты был рядом, я уверена, не было бы у меня этих непонятных приступов глухой тоски и раздражения. Я совсем расклеилась, меня раздражает малейший шум, малейший шорох... Ну, подумай! Жить в общежитии и приходить в отчаяние от шума, а он систематически не прекращается, а отсюда не прекращается и мое раздражение.

Покаюсь, Солнышко! Вчера, когда получила письмо, мне вдруг показалось, что это ложь, от кого письмо? И прежде чем разорвать конверт, я прислушалась к биению сердца... оно билось без всякого трепета и содрогания, и лишь только я начала читать этот милый и нежный слог, когда вдруг ясно почувствовала тебя, твое дыхание, ― тогда лишь волна счастья залила меня. Я несколько раз читала и перечитывала письмо, я как бы хотела столь внимательным отношением искупить вину прежнего отношения . Солнышко! Лишь только теперь, пробыв здесь всего один месяц, поняла я, как привязана, как люблю я Москву. Нужно ли описывать мое состояние! Невольно, совершенно подсознательно, но провожу параллель и сравнение, и тогда, тогда сильнее чувство какой-то потерянности и оторванности. Мое настроение можно охарактеризовать, пожалуй, как неопределенность. Неопределенно мое положение материальное, неопределенно с квартирным вопросом, а поэтому я мечтать начинаю ― как Мечик. Последнему казалось, когда он попал в отряд Левинсона, что он начнет жить, он возродится в новой обстановке, и мечты рисовали ему другого, не нынешнего Мечика, мечты рисовали ему белую, хорошую лошадь, лошадь, за которой он бережно, старательно будет ухаживать... тогда все узнают, что такое Мечик и на что он годится. Так и я! Я мечтаю об иных условиях жизни, мои нервы расшатались, вчера плакала. Я не занимаюсь. Я мечтаю о тихой, изолированной комнате, где я могу остаться одна, где одна ― без разговоров, без взглядов ― я могу быть сколько угодно времени, и тогда, тогда мол-де я начну заниматься. Ум мой анализирует данное состояние и боится лишь за одно... ведь Мечику дали лошадь, но не такую... и погибли все его планы... Ну, а я...быть может, я тоже Мечик? И тогда... кто вернет мне потерянное время? Понимаешь, Солнышко, у меня нет стимула для занятий...Каждый потерянный час ― это... это очень скверно, а я теряю их очень много!

Вообще, Арося, со мной творятся странные вещи! Вот сейчас я сидела и долго думала, что же писать? А ты, безусловно, понимаешь, что это ужасно. Раньше я никогда не думала над этим... речь моя лилась просто и свободно, я исписывала целые холсты бумаги и могла писать о чем угодно. А сейчас этого нет. Это ты, м.б., захочешь объяснить тем, что письмо адресовано тебе ― это будет неверно.

Я хочу просто с тобой говорить обо всем, над чем мучительно думаю сама. Ну, кому же, как не тебе, я могу что- нибудь рассказать? Ведь признаться в своей беспомощности и слабости без риска, что над тобой же, при сочувствии, и посмеются, без риска вызвать не сожаление, а понимание ― я могу только тебе! Пусть это уронит меня в твоих глазах, но ведь ты поймешь, поймешь!.. Иначе...иначе ты не был бы моим любимым. Ведь в любви основное ― понимать друг друга! И какой смысл, если я стану скрывать от тебя свое состояние... Нужно быть искренним. Мое письмо ― полный контраст твоему, а ты говоришь о молодости моей души!

Обычно для меня твое письмо не только целый кладезь воспоминаний, не только поток, со стремительной силой захватывающий меня в объятья нежных слов, не только торопливое и учащенное дыхание... но еще и искренний смех. И за эти минуты полного безоблачного счастья, испытываемого при чтении твоих писем ― я хочу, солнышко...Ах! Не знаю, что хочу! Но я люблю тебя так... Разве можно выразить чувства словами?. Будем свято хранить их в сердце...Но ты пиши о них... Ведь только они согревают меня в Сибири. И пиши, не дожидаясь моих писем. У тебя жизненная чаша полнее, и ты найдешь, что писать мне. Прости, что доплатное...

Твоя Раиса.

Твоя Кисанька целует Солнышко.

P.S. 6/XII ― день моего рождения.

Р.P.S.Скверная привычка ― писать на полях, но я хочу поцеловать тебя, а места нет. Можно на полях уместить 10000000000 раз?

Арося ― Рае (Скорее всего конец ноября ― начало декабря 29 г.)

ДРАМА БЕЗ ВЫСТРЕЛА в одном действии, при участии одного человека, распиленного надвое, одна половина А, другая Б.

А. Тарарарам, тарирам, ламцадрица ― о ца-ца Б. Ты что, с ума сошел, чего ты воешь и стучишь?