Книга В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

Возвращение на полевые квартиры в Восточную Пруссию означало, что мы в кои-то веки – как и в такой же период 1941-го – оказались непривычно близко к фронту. Однако три года назад, когда армия стремительно двигалась на восток, это ощущение быстро исчезло. Теперь задача состояла в том, чтобы собрать на границах Восточной Пруссии и привести в порядок остатки разгромленных дивизий и бесконечные колонны беженцев, двигавшихся сплошным потоком в обратную сторону. Работа штаба оперативного руководства ОКВ начала теперь вращаться в основном вокруг защиты границ рейха, чего никогда не случалось прежде в ходе этой войны. Самой неотложной задачей было издать основополагающие приказы о строительстве «восточнопрусского оборонительного рубежа». Вообще говоря, ресурсы для этого имелись в наличии только в Восточной Пруссии, включая мужчин не годных к военной службе. Надо было договариваться о разделении ответственности с партийными и государственными властями на тот момент, когда боевые действия перекинутся на территорию рейха. Армия резерва сухопутных сил вместе с аналогичными структурами флота, авиации и СС должны были подготовиться к срочной ревизии всех подразделений, учебных заведений и других учреждений, из которых можно было сформировать хоть какие-то строевые части. Все эти инструкции рождались вследствие угрозы Восточной Пруссии, но их принципы вскоре пошли в ход и в отношении других приграничных районов и даже соседних областей, таких, как южный Тироль и Фриули, которые Гитлер по-прежнему намеревался включить в состав Великого германского рейха. Для строительства оборонительных позиций гаулейтеров повсюду назначили «прорабами», так как в соответствии с партийной доктриной они отвечали за «руководство людьми» и потому за набор рекрутов из всех слоев населения. Местные штабы вермахта не выполняли никакой иной функции, кроме как функцию специалистов-консультантов. Звучало множество протестов против оскорбительных распоряжений Гитлера, которые шли вразрез всем военным требованиям, но они оставались незамеченными. Настал период, когда партия со своими гаулейтерами, давно выступавшими в качестве «имперских комиссаров по обороне», начала присваивать себе все большую ответственность по защите рейха.

17 июля до ставки дошли вести о том, что в Нормандии, спасаясь от огня вражеского штурмовика, получил тяжелое ранение фельдмаршал Роммель. Он ушел со сцены Западного театра войны, а преемник назначен не был. Фельдмаршал фон Клюге в дополнение к своим обязанностям главнокомандующего войсками вермахта на западе взял на себя и командование группой армий «Б». Покинув штаб главнокомандующего в Сен-Жермен, он перебрался на бывшую штаб-квартиру Роммеля в замок Ла-Рош-Гийон в низовьях Сены. В результате генерал-лейтенант Шпейдель, начальник штаба группы армий «Б», стал у него начальником оперативного штаба в Нормандии.

20 июля во время совещания у фюрера взорвалась бомба. Для меня произошедшее показалось просто карой за все те провалы и ужасы, которые пережили солдаты и командиры вермахта с момента начала вторжения. Через мгновение картографический кабинет являл собой картину разрушения и панического бегства. Только что перед глазами был круг людей и вещей, который являлся фокусом мировых событий. В следующий момент не было ничего, кроме стонов раненых, едкого запаха гари и обуглившихся обрывков карт и документов, развевавшихся на ветру. Пошатываясь, я добрался до окна и выпрыгнул в него. Когда в голове прояснилось, сразу подумал о коллегах. Больше всего в помощи нуждался полковник Брандт, штабной офицер, которого все очень ценили и который в свое время был знаменитым наездником. У него была раздроблена нога, и он тщетно пытался дотянуться до окна, чтобы выбраться из ада. Большинство из нас собрались снаружи перед бараком, мы стояли бледные и потрясенные. Те, у кого не было видимых ран, оказывали помощь своим товарищам, пока не приехали санитарные машины. Однако задолго до этого тот человек, который на самом деле и являлся мишенью для этого удара, уже дошел до своего барака, поддерживаемый Кейтелем и явно невредимый, если не считать разорванных сверху донизу темных брюк под серым полевым кителем[268].

Чтобы попробовать спасти ценные документы, я вернулся в картографический кабинет, на этот раз под подозрительным взглядом охранников СС, которые предупредили меня вслед, что может произойти еще один взрыв. Когда я добрался до кабинета, голова моя поплыла, в ушах появился громкий шум и я потерял сознание. Мои шофер и денщик, которые даже в этой ставке не потеряли преданность, характерную для немецкого солдата, были уже там и вытащили меня с «места происшествия», пройдя сквозь дорожные заграждения, двойную охрану, КПП и подозрительные допросы.

Из-за восстановительных работ в ставке меня временно поместили по соседству с гостиницей в Гёрлице. В тиши своей комнаты в полусне я пытался проанализировать, что же произошло. Первый вопрос был «почему?». Как часто, ежедневно глядя на источник мучений, которые принесло вермахту, народу и государству «руководство» Гитлера, моя ненависть доходила до того, что вводила меня самого в искушение. Но то были не более чем «тусклые мысли». Но кто это сделал, откуда он появился? Возможно, генерал Фельгебель был прав, когда громко крикнул мне, когда мы выходили из зоны 1: «Вот что случается, когда размещаешь ставку так близко от линии фронта». Может быть, вражескому агенту удалось проскользнуть в толпе рабочих? Мне никогда не приходило в голову, что преступником мог оказаться один из нас, даже тогда, когда, вспоминая все, я подумал, что полковника Штауфенберга не было среди тех, кого я увидел после взрыва. Мысленно я вернулся к той сцене, которую мне не забыть и сейчас. Как раз перед началом совещания прибыл Штауфенберг, страшно изувеченный, настоящий образец воина, вызывающий одновременно ужас и уважение. Кейтель представил его, и Гитлер поприветствовал его молча, как всегда, одним лишь испытывающим взглядом. Должно быть, Штауфенберг покинул кабинет перед взрывом, не замеченный среди входящих и выходящих, – вот и все, о чем я тогда подумал.

Когда примерно в шесть вечера я вернулся в свой отдел, до меня дошли слухи о подоплеке и серьезных последствиях произошедшего. Я подумал, что, чтобы что-то разузнать, надо пойти в зону 1. Первым, кого я нашел, оказался фельдмаршал Кейтель, который был сильно взволнован и рассказал мне все, что было известно на этот час. Он велел мне немедленно проинформировать по телефону всех главнокомандующих на всех театрах военных действий ОКВ о том, что в действительности произошло. ОКХ должно было проинформировать командующих на Восточном фронте. Пока я выполнял его приказ и разговаривал с генерал-майором Штифом, начальником организационного отдела сухопутных войск, по линии телефонной связи из барака Йодля, неожиданно появился он сам, с перебинтованной головой, и зло крикнул: «Кто вы такой, чтобы говорить с ними?» Единственное, что мне удалось, – это не дать ему выхватить трубку из рук. Йодль, конечно, заподозрил, что его собственный заместитель вовлечен в заговор против Гитлера. Вскоре стало ясно, что последовавшие объяснения в бурном тоне явно не рассеяли его подозрений.