Книга Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь - Татьяна Шарпарь

В бабушкином платке она выглядела совсем подомашнему, как будто всегда так одевалась. Алексей достал начатую бутылку коньяку, нарезал лимон, сыр и хлеб. Вообще-то он никогда не закусывал коньяк лимоном. Когда-то давно один милицейский генерал рассказал, что в Европе лимон к коньяку считается дурным тоном. Да и невкусно это на самом-то деле. Но сейчас он подумал, что Наталья, может быть, этого не знает. И никакого дурного тона в ее исполнении быть не может, просто привычка. Но Наталья лимон отодвинула, отхлебнула чуть-чуть коньяку и взяла кусочек сыра. Все правильно.

Разговаривать об убийствах больше не было сил. По телевизору шла какая-то военная картина: партизаны бежали по глубокому снегу, чтобы успеть спасти от пожара деревню. За окном лил дождь. Алексей поставил на газовую плиту чайник со свистком. Электрочайник на кухне тоже, конечно, был, но захотелось живого огня, тепла, уюта.

– Как дела у моей дочки? – спросила Наталья, просто потому, что молчать было уже никак нельзя.

– Полина сегодня гуляла полчаса с Танюшей, потом дома рисовала парад, потом занималась математикой, днем спала. Сейчас ужинает.

Наталья изумленно посмотрела на него:

– У тебя там видеонаблюдение, что ли? – У меня там лейтенант Некрасов.

– И про сон, и про обед он тебе докладывает? – Да, в конце дежурства – обязательно.

– А почему ты сказал «в конце»? Он уходит?

– Уходит. Приходит домой Саша с работы, а лейтенант уходит.

– А Полина обо мне скучает?

В голосе Натальи слышались какие-то просительные ноты.

– Скучает, конечно, даже поплакала один раз вчера. Но Анатолий Дмитриевич пообещал ей купить новый велосипед, и она успокоилась.

Наталья улыбнулась:

– Вот так и познается истинность любви: променять маму на какой-то паршивый велосипед!

– Что ты хочешь? Она же ребенок!

– Знаешь, я все думаю о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы не было того рокового полета. Наверное, Ольга была бы сейчас в зените славы. Я, конечно же, защитила бы диссертацию.

– Вышла замуж, – подсказал Алексей.

Она пристально взглянула на него и сказала:

– Наверное, вышла бы замуж. Правда, не знаю, за кого. Тот молодой человек, который мне тогда казался верхом совершенства, сейчас представляется обычной заурядностью. А тогда! Очки, галстук, портфель, терминология медицинская! Самому Алексашину ассистировал! Фу! Правда, я его как-то быстро разглядела.

– Он за тобой ухаживал?

Алексей хотел спросить это как бы между прочим, но получилось почему-то развязано.

– Ухаживал, – ответила она весело, – мороженое покупал в вафлях, цветы в метро, ручку пожимал. Целовались пару раз в подъезде.

Лучше бы она этого не говорила! Представить, что кто-то ее целовал, было совсем невозможно! Алексей запил это известие хорошим глотком из своего бокала и рывком встал из-за стола. До этого он сидел, вольготно закинув ногу на ногу. Чайник как раз в эту секунду засвистел, так что сценка вышла та еще! Неуклюже, зацепив за ножку стола, он протиснулся к плите, выключил конфорку под истошно воющим чайником и преувеличенно громко провозгласил:

– Вот и чайник вскипел!

Наталья наблюдала за этими телодвижениями с пристальным вниманием. Зацепило его, ох как зацепило! Она сегодня, конечно, помолчит, а потом когда-нибудь еще что-нибудь такое-этакое расскажет!

Иван целый день скучал в одиночестве. Телевизионные каналы транслировали военные фильмы, которые он уже не по разу смотрел, звонить было некому. Съездить куда-нибудь? Не хотелось напрягать охрану. Он просмотрел, именно просмотрел детектив Нейо Марш, но он показался ему неинтересным. Он сунул его на полку и стал слоняться: заглянул в мамину комнату, посидел в ее кресле перед трюмо, потом дошел до кабинета отца, но заходить не стал, только приоткрыл дверь. Так и бродил по квартире, пока опять не дошел до библиотеки. Пробежав взглядом по корешкам книг, нашел целую полку с детективами, выбрал несколько томиков и уселся в старинное кресло под светильником. Это было любимое место отца. После его смерти он впервые устроился здесь почитать. Агата Кристи, которую он в детстве очень любил, показалась странноватой. Какие могут быть убийства из-за любви? Хотя почему бы и нет? Несмотря на то, что человек – существо разумное, то есть умеющее читать, писать, разговаривать по телефону и пользоваться унитазом, это все-таки животное с присущими всему живому инстинктами. Главный из инстинктов – голод, а на втором месте – инстинкт продолжения рода, который трансформировался в понятие «любовь». Интересно, смог бы он, Иван Горчаков, убить из-за неразделенной любви? Или не так. Смог бы он убить, если бы его предала любимая женщина, банально изменила? Наверное, нет. А кто-то убивает. Наверное, в это время мозг выключается напрочь, и включается инстинкт собственника. Или, может быть, обида настолько сильна, что человек перестает себя контролировать. А убить изза денег? Из-за власти? Из-за зависти? Когда-то давно дед внушил ему одну, очень простую, мысль. Никто не вправе изменить жизнь другого человека насильно. Нельзя заставить человека быть счастливым, нельзя заставить его принять твою веру, нельзя навязывать свои убеждения. К любому человеку надо относиться с уважением, даже если он тебе не нравится. Иван тогда отчаянно возражал, приводил в пример Гитлера, каких-то отморозков. Их никто никогда не смог бы уважать. Дед своим тихим голосом спокойно, не торопясь, ответил ему, что Гитлера иже с ним к человеческому роду причислять не следует. Это психопатические экземпляры, от которых следует держаться как можно дальше. В жизни Ивана таких «экземпляров» не было. Вот только после убийства родственников он стал приглядываться к окружающим его людям. Почему-то казалось, что никто из близкого и даже не очень близкого круга ничего подобного сделать не может. Это кто-то другой, «психопатический».

Читать расхотелось. Хотелось просто с кем-нибудь поговорить. Василия дома не оказалось. Танюша с аханьем и оханьем подробно рассказала ему, как они с детьми вчера внезапно вернулись, а тут такой беспорядок, и еды никакой нет, а котлеты, которые она оставила ему на два дня, вообще протухли в холодильнике. И теперь Васька отправлен в гастроном, а дети приданы ему в качестве помощников. Иван слушал этот щебет и улыбался. Он мечтал вот о такой семье, о такой жене, о таких заботах. Кажется, ничего нет на свете дороже родных людей. Жена – это как частичка себя самого, а уж дети – и подавно. И тепло от них в доме, и радостно, потому что есть родное плечо, на которое можно склонить голову, всегда найдутся слова утешения в печали, и есть человек, который радуется твоим успехам больше, чем своим.

– Танюш, а когда они вернутся? – спросил Иван, с трудом поймав паузу в ее рассказе.

– Они-то? А, вот, кажется, идут, – ответила Татьяна. – Ты подожди, не разъединяйся.

Некоторое время в трубке слышались шорохи и какие-то возгласы: «Зачем вы это купили? Что из этого можно приготовить?» Потом авторитетный детский голос заявил: «Это вкусно!» и в трубке послышалось «Але!».