Книга Хей, Осман! - Фаина Гримберг

Жетфаре идат од нива,

Идат од нива и юначки пеят... -

начинали парни.

Тогда девицы дразняще подхватывали:

Заиграй ты нам погромче, волынщик,

Мы идём через ваше село!

Пусть ваши девицы завидуют, причитают:

«Ох, проклятые чужие девицы,

Куда ни идут - играют для них волынки,

Куда ни идут - поют для них песни.

Целодневно жатву жнут,

А все-то они белы и румяны!»...[312]

Осман снова спрашивал толмача, а тот ответил, что парни хвалятся своей неутомимостью, а девицам хорошо; они ведь наёмные жницы, из другого села; оттого им весело, что избавились от надзора докучного отцов и матерей...

- Наши молодые тоже поют, - заметил Осман, - но никогда не поют так долго и громко. А зачем же отпускают родители девиц?

- По бедности, - отвечал толмач.

Осман подумал, что даже самый бедный правоверный не отпустил бы свою дочь, чтобы она ходила с открытым лицом среди чужих мужиков!..

В сёлах болгарских построены низкие дома, наполовину каменные, наполовину деревянные, с крышами низкими. Утварь в домах хорошая - миски-соханы, кастрюли медные с крышками, железные листы - печь хлебы, медные ложки лужёные; масло оливковое держат в долблёнках тыквенных, воду - в кувшинах глиняных...

В одном из сел праздновался в тот день, когда проезжал там поезд Османа, праздник в честь святых Петра и Павла, сподвижников пророка Исы, как пояснили-рассказали Осману. Осман встал у открытых дверей церковных и смотрел... Ему сказали также, что эта церковь поставлена в честь ещё одного почитаемого христианского святого, святого Горгия...

- Слыхал я, слыхал!.. - откликнулся Осман добродушно...

Храм стоял между деревьями; снаружи, неподалёку от церковных дверей, стояли столы и скамьи, женщины и дети сидели... Осману предложили сесть как почётному гостю, но он поблагодарил и отказался... В церкви было тесно. Те люди, что вошли в церковь, слушали священника внимательно и молились; что же до сидевших снаружи, то дети пересмеивались, щипали друг дружку, вскрикивали громко; женщины болтали, даже и мужчины переговаривались...

Священник едва виднелся у алтаря. Священник и клисарь пели дурно поставленными голосами, весьма нестройно. Время от времени священник начинал говорить, но едва возможно было расслышать его... Осман прислушался и понял, что служба идёт на славянском наречии... Он был удивлён безразличием крестьян и задумался... По завершении службы священник вышел к народу, неся на голове блюдо с хлебом, которое придерживал рукою; а в другой руке держал потир. Блюдо покрыто было белым полотном. Люди начали подниматься со скамей и креститься и низко кланяться... Священник поставил потир и блюдо на стол, затем принялся крошить хлеб в потир; возможно было разглядеть в чаше вино. Священник хорошо размешал накрошенный хлеб в вине. Затем он взял в руку ложку медную. Люди, толпясь, подходили по одному. Священник зачерпывал ложкой из чаши и совал ложку в раскрытый рот подошедшего... Люди, казалось, не выказывали своему священнослужителю никакого почтения. Они что-то говорили ему, улыбались, даже пересмеивались с ним... Несколько женщин поднесли на руках маленьких детей, по виду двух-трёхлетних; священник и в детские рты сунул эту смесь из вина и накрошенного хлеба. Осман приметил, что двоих детей вырвало на платья матерей...

Осман пытался припомнить, что это за обряд, но не мог... Спросил Михала, и тот отвечал:

- Они воображают, будто едят тело и кровь Исы, и уверены, что обряд подобный избавляет их от грехов...

Осман задумался... Вспоминал: говорили ему об этом или нет?.. Обдумывал... «Да что они, людоеды,что ли? Надобно на всякий случай присматривать за ними, чтобы они и друг друга не жрали!.. Ох, неверные!.. С правоверными не так легко мне, а каково с неверными!..»

Священник и клисарь отнесли церковную утварь назад в храм, затем на ключ заперли двери и присоединились к народу. Все развеселились, подходили к Осману, кланялись, улыбались... Священник и клисарь также приблизились, поклонились и поочерёдно поцеловали Осману руку. Он всех приветствовал с благосклонностью. Началось веселье. Люди натащили хлебов, кувшинов с вином, плодов разных, блюда с бараниной жареной... Осману и его спутникам подносили в дар большие хлебы с пропечённой верхней коркой, на которой процарапаны были узоры...

Священник и клисарь исчезли не на долгое время, затем явились уже в обычной болгарской одежде. Девки встали в круг, схватились за руки и пошли кружиться и притоптывать под звуки волынки... Молодые мужчины сделали другой круг... Дети и люди постарше подбадривали плясунов громкими возгласами... Священник также покрикивал весело, а клисарь встал в круг...

Расплясавшиеся мужики и парни выбегали к Осману и Михалу и тянули их в свою пляску... В конце концов все- таки пришлось уступить и немного поплясать вместе со всеми... Плясовые движения Османа и Михала приветствовались громчайшими возгласами одобрения...

На другой день, уже на дороге, Осман говорил Михалу:

- Не приметил я у болгар особого благочестия!..

- Это верно, - отвечал Михал. - Болгары привязаны более к своим давним верованиям. Полагаю, они всё ещё верят в Тенгри-Тангра, в Бога-Небо...

Михал почувствовал задумчивость Османа и замолк... Осман вспоминал детство, мать, отца...

Осман и его люди повидали ещё много болгарских сел. Встречали их по-доброму, хорошо, подносили кушанья, подарки... В одном селе пригласили Османа и Михала в большой дом, где собралось в горнице большой много девиц, прявших и ткавших полотно на простых станках деревянных. Османа и Михала усадили почтительно в передний угол вместе с местными стариками. Осман, давно уже свыкшийся с обычаями неверных, всё же был несколько смущён тем, что мужчины уселись глядеть на девиц... Один из стариков заметил смущение Османово и заговорил с ним запросто:

- Ты не думай, султан, будто мы здесь сидим и глядим на девиц, потому что мы сластолюбивы. Нет, мы здесь для того, чтобы поддержать и соблюсти должный ред-порядок; мы здесь для того, чтобы не допускалось никаких бесчинств!..

Осман удивился и подумал: «Какие бесчинства могут натворить эти девицы-рукодельницы?..» И очень скоро, словно бы в ответ на его невысказанный вопрос, раздались за дверьми громкие нестройные мужские голоса, певшие дикую какую-то песню... Осман невольно протянул руку к поясу - за оружием; но тот же старик, что заговорил с ним прежде, тотчас остановил его:

- Не тревожься, султан! Это не разбойники, это наши парни явились веселить девушек!..

Двери - створки - распахнулись широко, и в горницу вступили гурьбой парни. Одеты они были совсем чудно: на ногах - плетёная обувь с белыми онучами; одежда пышная, увешенная бубенцами и медными колокольцами, обшитая мехом бараньим; но самое дивное - были головы, упрятанные в остроконечные шапки высокие, закрывающие лица. В прорези глядели смеющиеся глаза, вышиты были на переде шапок страхолюдные морды полулюдей- полузверей; на шапках также гремели-звенели колокольцы и бубенцы и спадали на меховые плечи гривы буйные, свитые из множества цветных грубых нитей... Парни нарочно ревели, как быки, выли волками, широко размахивали руками меховыми, так, что колокольцы и бубенцы ещё сильнее гремели-звенели...[313]Парни расселись на полу деревянном, на большом свободном месте... Девицы оживились, переговаривались, пытались распознать своих братьев и женихов... Один из парней выскочил в самую серёдку горницы, пышный нитяной хвост прицеплен был к его заду. Откуда ни возьмись объявился волынщик и заиграл что было мочи. Парень заплясал, вытворяя сильные движения бёдрами и задом; он топал ногами, подымал то одну ногу, то другую, вскидывал руки поочерёдно, выпевал слова, свистел птицей лесной... И в песне его пелось о горах и лесах, о ветвях и листьях, о птицах в гнёздах...