Книга Благодать и стойкость. Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Киллам Уилбер - Кен Уилбер

Впрочем, я не хочу, чтобы надежда становилась сильнее. Старайся, но не рассчитывай на результат! — таков мой девиз. Но как же это прекрасно — позволить себе иногда подумать, как я состарюсь, хотя бы чуть-чуть, рядом с Кеном, со своей удивительной семьей и друзьями. Может быть, я даже переживу срок гарантии на джип!

К нам приезжала семья Трейи, а когда они уже уходили, провожая их до дверей, я прокричал им вслед: «Понимаете, я думаю, что она выберется! Я правда так думаю!»

Я просовываю голову в комнату.

— Трейя?

— Кен?!

— Трейя! Господи Боже, где ты была? Я искал тебя везде! Где ты была?

— Здесь. — Она с нежностью смотрит на меня. — С тобой все в порядке?

— Да, конечно. — Мы целуемся, обнимаем друг друга, беремся за руки.

— Я вижу, ты привел его.

— Что? Ах да. Скорей уж он привел меня.

— А теперь слушайте очень внимательно, — говорит Фигура.

Глава 20 Помощник

Лечение энзимами продолжало приносить плоды, а битва интерпретаций достигла кульминации. Точка зрения Гонзалеса была такой: примерно в начале третьего месяца лечения пациенты проходят через полнейший упадок сил; многим кажется, что они умирают, — в лучшем случае, сказали нам, «вы будете чувствовать себя так, словно вас сбил грузовик». Все потому, что энзимы разрушают живые ткани, в том числе и опухоли, и в организме накапливаются токсины, продукты распада — отсюда и клизмы, ванны из английской соли и другие меры для очистки организма от токсичных образований. Анализы будут выдавать данные, которые на первый взгляд будут свидетельствовать о резко возросшей туморальной активности. А компьютерная томография покажет пропорциональное увеличение всех опухолей.

Так и должно происходить, если лечение помогает; буквально все пациенты программы Келли, идущие на поправку, на первом этапе проходят через это. И в самом деле, так происходило и с Трейей. На основе этих показателей, а также специальнрго анализа крови Гонзалес предсказывал Трейе 70 %-ную вероятность улучшения — стабилизацию или начало ремиссии.

А онкологи-традиционалисты давали ей от двух до четырех месяцев жизни.

Это была совершенно невозможная ситуация. Пока тянулось время, а результаты анализов становились все более и более драматичными, обе интерпретации оставались диаметрально противоположными. Я обнаружил, что психологически просто разделился на две половины: одна верила Гонзалесу, другая — онкологам. Я не мог найти никаких убедительных свидетельств в пользу полной правоты той или иной стороны. Трейя — тоже.

Сложилась атмосфера сумеречной зоны: через два месяца ты либо встанешь на путь исцеления, либо умрешь.

Из-за энзимов Трейя чувствовала себя измотанной, но во всем остальном ее самочувствие было вполне нормальным. Она и выглядела неплохо — точнее, была очень красива. Не было у нее и общих симптомов — никакого кашля, никаких головных болей, никаких дополнительных проблем со зрением.

Ситуация была настолько абсурдной, что Трейе она часто казалась забавной.

Ну и что я должна делать? Рвать на себе волосы? Так их у меня нет. Дело в том, что радость жизни никуда не девалась; бывают моменты, когда я чувствую едва ли не экстаз просто оттого, что сижу на веранде и любуюсь на вид, открывающийся с задней стороны дома, и смотрю, как играют собаки. Какой благословенной я чувствую себя тогда. Каждое дыхание становится невероятным, радостным, прекрасным. Что я упускаю? Что может быть не так?

Итак, Трейя просто продолжала шагать вперед. Она, канатоходец, делала шаг за шагом и отказывалась смотреть вниз. Я старался делать так же, но, боюсь, смотрел на землю слишком часто.

Первое, что она сделала, — это выступила в Виндстаре; по общему мнению, выступление было кульминацией всего симпозиума. Мы записали выступление на видео и несколько раз посмотрели. Больше всего меня поразило то, что в нем было суммировано чуть ли не все, чему научилась Трейя за время своей пятилетней битвы с раком, — и все это удалось сказать меньше, чем за четыре минуты. Она рассказала и о своих духовных взглядах, и о своей медитативной практике, о тонглен — обо всем, но при этом ни «медитация», ни «тонглен», ни «Бог», ни «Будда» не были упомянуты ни разу. Просматривая видеозапись, мы оба заметили: в тот момент, когда она говорит: «Врачи дают мне от двух до четырех лет», — ее взгляд становится пустым. Она лгала. Врачи давали ей от двух до четырех месяцев. Она не хотела пугать родных и друзей и поэтому решила, что эта информация останется между нами.

Я был поражен тем, что она вообще смогла выступить. У нее было сорок опухолей в легких, четыре — в мозге, метастазы в печени; компьютерная томография недавно показала, что главная опухоль в мозге увеличилась на 30 % (теперь она была величиной с крупную сливу), а ее доктор только что сказал ей, что будет большой удачей, если она проживет четыре месяца.

Второе, что меня поразило, — это насколько Трейя была полна сил и энергии. Ее присутствие словно осветило сцену, и каждый мог это почувствовать, увидеть. И глядя на нее продолжал думать: вот что я любил в ней больше всего с той минуты, когда мы познакомились, — это женщина, которая утверждает ЖИЗНЬ, утверждает всем своим существом, распространяет жизнь во все стороны. Это та самая энергия, которая делала ее такой привлекательной, которая заставляла людей становиться светлее в ее присутствии, заставляла их хотеть быть рядом с ней, смотреть на нее, разговаривать с ней.

Когда она вышла на сцену симпозиума, вся аудитория осветилась, а я думал: «Господи! Да, это настоящая Трейя».

Здравствуйте. Меня зовут Трейя Киллам Уилбер. Многим из вас я известна как Терри. Я связана с Виндстаром с самых первых дней его существования.

Пять лет назад в этом же месяце, в августе 1983 года, я познакомилась и всей душой полюбила Кена Уилбера. Я всегда называла это любовью с первого прикосновения. Мы поженились через четыре месяца, а через десять дней после нашей свадьбы мне поставили диагноз: рак груди второй степени. Медовый месяц мы провели в больнице.