Книга Вид с метромоста - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она посмотрела налево. Рядом на бедняцкой железной кровати спала ее несчастная мама.
– Мама, – шепотом позвала Таня.
Мама не отвечала. Мама лежала желтая, запрокинув лицо и приоткрыв рот, но не храпела при этом. Одеяло не шевелилось. Глаза тускло глядели в потолок.
Таню как будто из ведра облили холодным ужасом.
Она полежала минут пять, тоже глядя в потолок.
Потом подумала, что жить всё-таки надо. И вызвать милицию надо.
Схватилась одной рукой за коврик над кроватью, другой уперлась в матрас и стала потихоньку переворачиваться, чтобы слезть на пол.
Но упала и сильно ударилась головой.
И проснулась окончательно, потому что стукнулась виском о локоть мужа. Он спал, сильно раскинувшись, он был очень широкоплечий, а кровать была хоть и двуспальная, но узковатая.
Таня выдохнула. Муж на месте, мама, слышно, храпит в соседней комнате. Они с мужем, пока ремонт, у мамы жили.
Ноги тоже на месте.
Таня их мало что погладила-пощупала, еще из-под одеяла высунула и оглядела.
Неплохие ножки. Ну, немножко толстоватые, ну и что. Зато гладкие. Правда, пальцы скошены наружу, и на левой ноге косточка выпирала. И покраснела, и чесалась: комар укусил, наверное. Но ничего.
только не о политике!
Вот взять и сочинить роман или длинную повесть.
Про людей, которые живут в небольшом, но и не очень маленьком городе.
Разные люди: мужчины и женщины, молодые и старые, семейные и одинокие. Богатые и бедные, умные и глупые, добрые и злые.
В городе есть заводы и конторы, магазины и школы, институты и больницы, родильные дома и кладбища. А также церкви и тюрьмы. А вокруг деревни и села с полями и садами, коровниками и птичниками.
Написать роман о том, как мальчик познакомился с девочкой, как они ходили вместе в школу, потом мальчик поступил в институт, а девочка сразу пошла работать. Хотя их семьи были наперекрест – мальчик был из рабочей семьи, а девочка из профессорской. Конечно, из-за этого возникали разные добавочные трения: и в семьях, и между мальчиком и девочкой.
И чтобы действие разворачивалось при участии друзей и родственников, соучеников и сослуживцев, соседей и просто прохожих.
Чтобы люди дружили и ссорились, женились и разводились, получали премии и совершали преступления. Чтоб на заводе случилась авария, а в деревне пожар. Чтобы художника сильно разругали в газете, и он бы напился и поскандалил со своей женой, как будто это она виновата, что он такой неудачник. И чтобы она обиделась и убежала.
Она бежала по улице и плакала.
И на бегу врезалась в того самого мальчика, главного героя.
Он спросил:
– Что случилось?
Потому что подумал: за ней кто-то гонится. Или она бежит за врачом для ребенка. Или с кем-то из ее родных что-то стряслось. Вот такие добрые мысли пришли ему в голову, и он хотел ей помочь по мере сил.
Но она проговорила сквозь слезы:
– Убежать… Уехать отсюда… Хоть куда-нибудь…
Повернулась и понуро пошла назад.
Через несколько дней мальчик спросил у девочки:
– Кстати, а почему у нас в городе нет вокзала? И аэропорта тоже нет.
– А зачем? – спросила девочка в ответ.
– Как зачем? – удивился мальчик. – Чтобы уехать.
– Куда? – еще сильнее удивилась девочка.
– Ну… – сказал мальчик, – в какой-нибудь другой город.
– А зачем? – спросила девочка.
– Или даже в другую страну! – воскликнул мальчик.
Но она расхохоталась.
Когда один писатель рассказал про этот замысел знакомому редактору, тот тоже спросил:
– А зачем? Кому все это интересно? Что, писать больше не о чем? Смотри, сколько кругом всего: мужчины и женщины, свадьбы и разводы! Заводы и конторы, церкви и больницы!
– А вокзал? – спросил писатель. – Или аэропорт?
– Ты что, куда-то собрался? – нахмурился редактор.
Только ради Бога не подумайте, что это про тоталитаризм и цензуру.
Это совсем про другое.
у меня растут года, будет мне двенадцать
Когда моя дочь Ира училась в детской художественной школе, у нее в классе вела живопись Виктория Николаевна Богуславская.
Высокая, очень красивая, всегда по-дизайнерски изящно одетая, со строгим и чуть-чуть отсутствующим выражением лица.
Виктория Николаевна была выдающимся педагогом.
Она ставила детям потрясающие натюрморты.
Она ставила их долго. Полчаса, а иногда минут сорок. На глазах у всего класса. Она медленно и невозмутимо двигала по столу вазы и чайники, бутылки и фрукты. Прикалывала драпировки и расправляла складки. Уточняла расположение предметов. Рассматривала с разных сторон. Снова что-то поправляла.
Дети следили за ней как завороженные.
На их глазах рождалось нечто прекрасное. Гармоничное. Или драматичное.
Это нужно было только нарисовать.
Мне казалось, что с таким натюрмортом любой ребенок станет Сезанном или Моранди. Ну, в крайнем случае, Жаном-Батистом Шарденом.
Однако получалось не у всех.
Однажды я пришел на родительское собрание.
Виктория Николаевна выступила с краткой и суровой речью.
– К сожалению, – сказала она без обиняков, – некоторые дети не справляются. Я не буду называть имен, вы сами это знаете по оценкам. И я прошу родителей, не дожидаясь конца года, забрать из школы детей, которые получают двойки и тройки.
Родители напряглись.
– Не всем суждено стать художниками, – холодно продолжала она. – Есть много других очень хороших профессий.
Родители слегка зашумели.
– Есть много прекрасных и нужных обществу профессий, – она говорила ледяным бесстрастным голосом. – Например… – она выдержала паузу. – Например, музыканты и композиторы. Поэты, писатели и журналисты. Актеры театра и кино. Режиссеры и кинооператоры. Ученые. Дипломаты. Государственные деятели…
сон на 27 апреля 2011 года
К нам в гости пришел Гарри Каспаров. С дамой. Но это не жена, а кто-то вроде помощницы, советницы. Хотя он ее отрекомендовал очень красиво: «Моя соратница!» Видно, что она его любовница. Хотя никаких жестов или словечек, показывающих близость. Но чувствуется.
