Книга Надпись - Александр Проханов

Коробейников, оцепенев, боясь неосторожным движением потревожить таинственное кружение воздуха в алтаре, смотрел, как отец Лев священнодействует. Переставляет чашу с вином. Режет на золоченом подносике просфору. Целует край чаши. Отступает, низко кланяясь, сгибая на спине твердую золоченую ризу. Воздевает крест. Молча, закрыв глаза, шевелит губами. Вновь приступает к чаше, где рубиновым светом горит вино. Прикасается длинными перстами к пшеничной просфоре, обретающей теплый телесный цвет.

«Господи, - молился Коробейников не словами, а наивным, верящим сердцем, - Ты послал меня в этот мир, дал мне разум, сердце, свободу воли, наградил талантом, чтобы я прошел по кругам моей жизни, добывая в ней драгоценный опыт, - малые зерна, с которыми вернусь к Тебе. Ты встретишь меня и спросишь, что я добыл в моих странствиях. Я открою ладонь и покажу тебе маковые росинки добытого знания, и Ты либо примешь их от меня, ссыплешь в небесную житницу, либо сдуешь с ладони, как негодные и пустые. Господи, дай мне в жизни живое зерно смысла. Не отступай от меня. Люблю Тебя, верую…»

Его душа молитвенно напрягалась. Стремилась в прозрачное облако света, колеблемое над чашей с вином. Хор восхитительно пел. Отец Лев плавно и таинственно совершал кругообразные движения, складывая тонкие персты, накрывая крестом чашу. Воздух над чашей начинал трепетать, наполнялся мельчайшими корпускулами света, уплотнялся, словно в нем появлялась таинственная прозрачная сущность. Становилось светлей, ярче. Словно в это уплотненное светоносное пространство врывался лучистый дух, ударял о края чаши, волновал и выплескивал вино, вселялся в пшеничную плоть, которая начинала дышать, благоухать, расцветать. Казалось, над алтарем распускается горячий цветок. Воздух сверкал от бессчетных крыл, которые рассекали пространство, отрывали от алтарного камня парящую чашу. Коробейников испуганно и счастливо взирал. Он был услышан. Господь был с ним.

По завершении службы прихожане, причастившись, умиленные, исполненные светлой благости, покидали храм. Исчезали в проеме дверей, за которыми была морозная тьма. К отцу Льву подошли две женщины:

- Батюшка, мы слыхали, вы с отцом Филиппом хотите идти в Лесищево, - сказала одна, кругленькая, чистенькая, похожая на опрятную птичку. - Благословите идти вместе с вами. Завтра на утрене с Пелагеей хотим быть. У нее сын больно пьет. Хочет его отмолить. - Она кивнула на худую, долгоносую, со строгим лицом подругу, у которой из коротких рукавов выглядывали длинные, черные от домашней работы руки.

- Ступайте с нами, - согласился отец Лев. - За Степана молюсь каждый раз. Пусть бы и он в церковь пришел, покаялся. Через полчаса выходим. Возьмите фонарь в дорогу, - и отправился в алтарь совлекать тяжелую ризу.

Через полчаса впятером выходили из села, оставляя за собой оранжевые мутные окна, погружаясь в необъятную темень полей, в которых дул ночной, морозный ветер. Коробейников чувствовал, как сладко жжет ноздри вкусный, острый воздух, в котором мешались запахи снега, каленой пашни, заледенелой озими и далеких хвойных лесов, охваченных огромным дуновением. Впереди качался керосиновый фонарь, опускался, взлетал над дорогой, освещая руки и плечи женщин, мерзлую колею, отливал на сизой заледенелой луже, на придорожных кустах со стеклянными округлыми ветками. Сапоги обоих священников стучали о дорогу. Едва проглядывали их лица, и не были видны черные подрясники и скуфейки. Зато прекрасно слышна была речь. Словно ждали окончания службы, возможности оказаться среди ветреных бескрайних полей, по которым пустились в бесконечное странствие, паломники, богомольцы, обходя стороной шумные торжища, воспаленные, безбожные города, в поисках забытых святынь, затерянных скитов. Ночной светоч, керосиновый закопченный фонарь, был им поводырем. Слабо светил в непроглядной русской ночи.

- Теперь, отец Филипп, когда нас слышат только ночные облака да ветер и мы не видим укоряющих взоров наших иконописных святых, вы можете продолжить ваши еретические речи. Но я вам сразу скажу: отнимая у Господа его суверенное право награждать праведников Царствием Небесным, а грешников карать вечной адовой мукой, вы разрушаете богословскую основу христианства, идете дальше рационального протестантизма и впадаете в сатанизм, уравнивая христианство и коммунизм, тварь и Творца, земное, смертное и временное с небесным, бессмертным и вечным. Вам бы, отец Филипп, не священствовать, а управлять обкомом партии, заведовать идеологией. - Отец Лев язвил, однако не старался обидеть спутника, а только возжечь в нем полемику, прерванную храмовой службой.

- Отче, я не требую от вас понимания. Я действительно стараюсь сопрячь христианство и коммунизм, разглядеть их онтологическую общность, несмотря на кажущиеся, вопиющие противоречия. Есть уровень постижения, где разница исчезает. Где находят свое объяснение трагические кровавые противоречия. Я действительно вызываю негодование и у владыки, который прознал о моем учении, и у областного уполномоченного по делам религий, который наведался в Лесищево и прослушал мою воскресную проповедь. Я высказываю вам вслух мое учение, ибо вижу в вас ищущий ум и пытливую, богооткровенную душу.

- Продолжайте, отец Филипп. Ночной ветер способствует тому, чтобы ваши слова были подхвачены и унесены в непроглядную русскую тьму.

- Я остановился на том, что Господь, по мере просветления и укрепления человечества, препоручал ему все новые и новые свои полномочия. - Отец Филипп не замечал насмешки и говорил, ибо накопленные суждения требовали собеседника. Его учение, выстраданное в казематах и гонениях, обретало свою завершенность, искало слушателя, и этим слушателем среди пустынных весей и осиротелых деревень оказался другой, подобный ему, искатель и беглец, столь же одинокий, как и он. - Теперь, может быть, Господь поручает человечеству совершить акт воскрешения руками самого человечества, для чего производит переворот в земной истории. И поскольку этот переворот грандиозней всего, что было прежде, созвучен с сотворением человека, явлением Христа и является, по сути, Вторым Пришествием, то и сопровождается грандиозными взрывами и потрясениями, которые ставят в вину коммунизму, но которые являются знамениями предстоящего чуда…

Их толкали порывы ночного огромного ветра. Мимо тянулись чащи, в пустой глубине которых притаились дремлющие лисы, цепенеющие лоси. Хрустнул лед под ногами. Ударил в подошву мерзлый комок. Два русских человека шли по бескрайней дороге от одного океана к другому, глаголили извечные русские речи, перетолковывая мир, переиначивая смыслы, пытаясь докопаться до истины, опрокинутой в глубину жизни. Путеводный светоч, тусклый фонарь, плыл перед ними, не давая заблудиться и кануть.

- Повторяю, отче, Господь вознамерился поручить людям величайшее таинство - воскрешение из мертвых, что и сделает человечество богоподобным, подтвердит, что человек сотворен «по образу и подобию Божию». Для этого грандиозного замысла Господь соединяет всех расплодившихся по земле людей, весь химический, физический, генетический потенциал науки и техники, все интеллектуальные и духовные ресурсы, ставя целью одухотворить человечество, приготовить его для свершения вселенской Пасхи. «Советский план» в своем сокровенном звучании таит в себе эту Богову задачу. Именно эта задача проглядывает в облике священной Красной площади, в картинах и стихах богооткровенных поэтов и художников Петрова-Водкина и Хлебникова, в красном пантеоне, хранилище «красного смысла», с мощами «красных героев». Мистерии парадов сорок первого и сорок пятого года - это пасхальные богослужения, мистерии жертвенного и победного воскрешения.