Книга Прах к праху - Элизабет Джордж

— В частности, он никогда не вернулся бы домой. — Оливию как будто успокоил такой вывод. — Чего как раз хотел этот мальчик, не так ли? Разве он не хотел, чтобы отец вернулся домой?

— Да, — ответил Линли, — не побоюсь предположить, что за нашим преступлением стоял этот мотив. Удержать Флеминга от женитьбы на Габриэлле Пэттен. Однако, какая ирония судьбы, если вдуматься в ситуацию.

Оливия не спросила, в какую ситуацию следует вдуматься, лишь затянулась, сквозь дым разглядывая Линли.

Он продолжал:

— Никто не погиб бы, если б у Флеминга было поменьше мужской гордости.

Оливия невольно нахмурилась.

—Причиной преступления, в первую очередь, стала его гордость, — пояснил Линли. — Не будь Флеминг таким гордым, расскажи он, что едет в Кент разорвать отношения с миссис Пэттен, потому что узнал, что является лишь одним в длинной череде ее любовников, его убийце… простите, я опять забылся, Джимми, мальчику не понадобилось бы уничтожать эту женщину. Не произошло бы ошибки в отношении человека, оставшегося в ту ночь в коттедже. Флеминг остался бы жив. А убий… А Джимми не пришлось бы остаток жизни мучиться из-за того, что он убил — по ошибке — человека, которого так сильно любил.

Заглянув в жестянку, Оливия затушила сигарету, поставила банку на пол и сложила руки на коленях.

—Да, — сказала она. — Говорят же, что мы всегда причиняем боль тем, кого любим. Жизнь — дерьмо, инспектор. Просто мальчик убедился в этом раньше, чем следовало.

—Да. Он узнает также, что такое клеймо отцеубийцы, как выдвигают обвинение, берут отпечатки пальцев, фотографируют, познакомится с судом по уголовным делам. А потом…

— Ему нужно было сначала подумать.

— Но он этого не сделал, Потому что он… убийца, Джимми, мальчик… думал, что совершил преступление идеальным образом. И он почти прав.

Она смотрела настороженно. Линли казалось, что даже дыхание ее изменилось.

— Да, — сказал он, — все испортила одна-единственная деталь.

Оливия взялась за ходунки. Собралась подняться, но Линли видел, что выбраться из глубокого кресла одной ей будет не под силу.

— Крис, — произнесла она.

Он не шелохнулся. Она дернула головой в его сторону.

— Крис, дай руку.

Фарадей посмотрел на Линли и задал вопрос, которого избегала Оливия:

— Какая деталь все испортила?

— Крис! Черт бы тебя побрал…

— Какая деталь? — повторил он.

— Телефонный звонок, сделанный Габриэллой Пэттен.

— А что в нем такого? — спросил Фарадей.

— Крис! Помоги мне. Давай.

— На него ответили, честь по чести, — сказал Линли, — Только вот человек, который, предположительно, отвечал, даже не знает, что такой звонок был. Это показалось мне любопытным, когда…

— О, ну конечно, — фыркнула Оливия. — Вы помните все звонки, на которые отвечали?

— … когда я сопоставил время, в которое звонили, и содержание сообщения. После полуночи. Оскорбительное.

— Может, не было никакого звонка, — заявила Оливия. — Об этом вы не думали? Может, она солгала, что звонила.

—Нет, — сказал Линли. — У Габриэллы Пэттен не было причин лгать. Особенно когда ложь обеспечивает алиби убийце Флеминга. — Он наклонился к Оливии, упершись в колени локтями. — Я здесь не как полицейский, мисс Уайтлоу. Я пришел как человек, которому хотелось бы, чтобы свершилось правосудие.

— Оно и свершается. Убийца признался. Что вам еще нужно?

— Настоящий убийца. Убийца, которого можете назвать вы.

— Чушь. — Но на Линли она не смотрела.

— Вы читали газеты. Джимми признался. Его арестовали, против него выдвинули обвинение. Его будут судить. Но он не убивал своего отца, и я думаю, вы это знаете.

Оливия потянулась за жестянкой, ее намерения были очевидны, но Фарадей не стал ей помогать.

— Вам не кажется, мисс Уайтлоу, что мальчик достаточно настрадался?

— Если он этого не делал, отпустите его.

— Не выйдет. В тот момент, когда он сказал, что убил своего отца, его будущее оказалось предопределенным. Далее — суд, потом тюрьма. Оправдаться он сможет, только если будет пойман настоящий убийца.

— Это ваша работа, а не моя.

— Эта общая работа. Это часть цены, которую мы платим, если хотим жить среди людей в организованном обществе.

— Да, в самом деле? — Оливия оттолкнула банку. Опираясь на ходунки, с трудом стала подниматься, ее лоб покрылся бусинками испарины.

— Ливи. — Фарадей уже стоял рядом, но она отпрянула от него.

— Нет. Ничего.

Когда она выпрямилась, ноги у нее тряслись так сильно, что Линли подумал, ей не простоять и минуты. Она сказала:

— Посмотрите на меня. Посмотрите… на… меня. Вы знаете, чего вы просите?

— Знаю, — ответил Линли.

— Ну так вот, я не скажу. Не скажу. Он мне никто. Они мне никто. Мне на них наплевать. Мне на всех наплевать.

— Я вам не верю.

— Попытайтесь. У вас получится.

Она начала двигать ходунки, подтягивая тело. Мучительно медленно она покидала комнату. Прошло больше минуты, прежде чем мужчины услышали, как за Оливией закрылась дверь.

Фарадей сначала хотел пойти за ней, но остался стоять рядом с креслом. По-прежнему глядя вслед ушедшей Оливии, он тихо, торопливо проговорил:

— Мириам не было в доме в тот вечер. Не было, когда мы туда приехали. Но машина стояла в гараже, горел свет и музыка играла, поэтому мы оба подумали… В смысле, любой на нашем месте предположил бы, что она на минутку выскочила к соседям.

— Что и должен был подумать любой, постучавший в ее дверь.

— Только мы не стучали. Потому что у Ливи был ключ. Мы вошли. Я… Я обошел весь дом, чтобы сказать ей, что приехала Ливи. Но ее там не было. Ливи велела мне уехать, и я подчинился. — Он повернулся к Линли. Спросил с отчаянием в голосе: — Этого достаточно? Для мальчика?

— Нет, — ответил Линли, и когда лицо Фарадея помрачнело еще больше, добавил: — Извините.

— Что же будет? Если она не скажет правду?

— На весах лежит будущее шестнадцатилетнего мальчика.

— Но если он этого не делал…

— У нас есть его признание. Оно вполне правдоподобно. И опровергнуть его мы можем, только назвав того, кто убил.

Линли ждал от Фарадея какого-то ответа. Надеялся на малейшую подсказку, что случится дальше. В своем мешке с трюками он добрался до самого дна. Если Оливия не сломается, он даром загубит имя и жизнь невиновного мальчика.

Но Фарадей ничего не сказал. Ушел на кухню и сел там, обхватив голову руками. Он с такой силой сжал голову, что побелели ногти.