Книга Три килограмма конфет - Нельма

Максим Иванов был совершенно не готов поверить таймеру и смириться с тем, что по установленной самому себе норме ему положено ещё четырнадцать минут медитировать над телефоном и пытаться занять чем-то руки, зудящие от желания снова тыкнуть в экран. Сравнить время. Проверить, не поступило ли за последние пятнадцать секунд нового сообщения или звонка. Вдруг именно сейчас сломался динамик, вырубился вай-фай, пропала сеть?

Сенсор приходит в движение от лёгкого прикосновения пальца, с губ срывается тяжёлый вздох.

Одно из последних фото в памяти телефона — украдкой заснятая старая фотография, которая лежала в коробке у Полинки под теми забавными письмами-угрозами брату. На ней смешная девочка-снежинка с двумя хвостиками и счастливой улыбкой до ушей. Он вроде считал себя нифига не сентиментальным, чёрствым и немного циничным, но всё равно необъяснимо захотел сохранить это себе.

А попросить — не решился. Пришлось действовать тайком, потому что… потому что он всё же мужик, а не какая-нибудь там романтичная девчонка.

Ещё один печальный вздох сопровождает нажатие значка «вызов». Всё же звонить каждые полчаса — дурная идея. Выждать пятнадцать минут уже вполне достаточно.

— Помню, когда я оказался в похожей ситуации… — многозначительно протянул развалившийся на диване Артём, задумчивым взглядом изучавший потолок и прежде уже успевший вставить несколько неуместно-раздражающих комментариев.

— Тебя тоже грубо динамили полдня? — скептически уточнил Максим, с сомнением посмотрев на старшего брата.

— Нет, конечно же, это я динамил, — спокойно отозвался он и бровью не повёл, когда лежащая под рукой Максима подушка прилетела ему прямо по лицу. — Так вот, мой неуравновешенный братец, могу тебе сказать: это бесит. Примерно после получаса настойчивого треньканья я не выдержал и выключил телефон, чтобы не действовал на нервы. Но так как с выключенным телефоном я не мог оставаться вечно, то в итоге включил его обратно и скинул смс что занят и сам перезвоню. И не перезвонил. Но, вёл я к тому, что Полина должна быть той ещё изощрённой садисткой, чтобы видеть всё это и до сих пор тебе не отвечать.

Вообще-то Максим, увы, на собственном опыте знал, что Поля способна именно на такие жестокости. Виноват он был сам: срываться на неё и переходить на откровенный шантаж со своими требованиями в момент прощания стало просто отвратительной идеей. Имей он возможность отмотать время вспять, попытался бы найти подходящие слова, объяснить причины своих страхов и убедить, что ей незачем продолжать скрывать их отношения. Хотя бы не от семьи.

Но сделанного не воротишь. И теперь она дома одна, наверняка расстроена и подавлена, скорее всего, люто ненавидит его за эту дурную выходку, а ему остаётся только сходить с ума от волнения и беспомощно тыкать в экран телефона, словно ожидая увидеть на нём готовую инструкцию по выходу из дурацких ситуаций.

Больше всего его пугали мысли о том, что причина крылась вовсе не в их ссоре, а в том, что с ней могло что-то случиться. Вдруг она вообще не доехала до дома? Вдруг что-то с родителями? Вдруг ей нужна помощь, а он страдает, вальяжно раскинувшись в кресле и заедая стресс печеньем?

Решение возникло моментально. Возникло оно на самом деле ещё в тот момент, когда такси вильнуло жёлтым задом на заснеженной дороге и окончательно скрылось из виду, увозя с собой неизменную причину всех бессонных ночей, переживаний и радостей, приключившихся с ним за последние несколько месяцев.

Максим должен был поехать за ней. И отныне не оставалось ни единого сомнения, что, вопреки её просьбам, нежеланию знакомить его со своими родителями и всем разногласиям, случавшимся между ними, он должен поехать за ней не-мед-лен-но.

И уже резво подскочив с дивана, не намереваясь оттягивать больше ни секунды, он заметил странную тишину вместо привычных длинных гудков, от которых накатывал настоящий приступ паники.

— Полина? — с надеждой спросил он, удивляясь, каким осипшим, дрожащим стал собственный голос.

Если прежде у него и были какие-то сомнения, то теперь они разом испарились, обнажив очевидное: он втрескался по уши. Вот прям так, что вёл себя как единственный жизнеспособный гибрид Ромео, образа Челентано из «Укрощения строптивого» и любого из тех принцев, кто готов был и с драконом сразиться, и на башню залезть, и, конечно же, целовать спящую принцессу.

— Полина наказана, — ледяным тоном возвестили на другом конце телефона, — она лишена телефона и интернета, так что вы, молодой человек, можете смело заканчивать свою атаку.

Однако, Поля ничуть не преувеличивала, рассказывая про свою мать: даже без личной встречи она смогла ввести его в состояние растерянности и какого-то странного транса, хоть режь без анестезии. И у него, под каждую ситуацию находившего как минимум три варианта ответа: смешной, нормальный и очень серьёзный — чуть ли не впервые в жизни не было слов. Буквы разлетались в голове и никак не складывались друг с другом, отталкивались, как однополюсные магниты, и Максим молчал, нелепо приоткрыв рот.

И молчал бы, наверное, и дальше, если бы не вмешался Артём, который решил помочь ему в своей фирменной манере и пнул пяткой в колено, с помощью неожиданной пронзительной боли вернув младшему брату способность мыслить и разговаривать.

— А она в порядке? — сдавленно произнёс он, уже готовый к тому, что сейчас на него обрушится волна негодования и злости, мелкие брызги которой уже почти просачивались через экран и делали его ладони неприятно-влажными.

— Да, она в порядке, — сдержанно ответила женщина, однако голос её неожиданно дрогнул и будто смягчился. Настолько незначительно, что проще было списать это на собственное желание, чем на действительность.

— Извините, — смущённо пробормотал Максим, но ответом ему стали лишь короткие гудки, извещающие о том, что абонент сбросил звонок.

Итак, Полина в порядке, у неё нет телефона, и её мать его ненавидит. И самое обидное, что причины столь недружелюбного отношения к себе он прекрасно понимал и даже разделял: ну кто бы на её месте спокойно воспринял тот факт, что дочь наврала с три короба и сбежала в дом к какому-то неизвестному парню, нагло воспользовавшемуся её юностью и доверчивостью?

Хотя её мать ведь не может знать, чем они занимались незадолго до вынужденного возвращения Полли домой?

Но стоило лишь вспомнить её строгий, безапелляционный тон и голос, похожий на тот, каким когда-то давно тётя со смешными бараньими кудряшками зачитывала положения о разделе имущества при разводе родителей, и по спине тут же пробегал холодок. Может, она и не знает, но определённо обо всём догадывается. Это только его мать настолько слепа и глуха ко всему, что происходит с собственными детьми, что даже не поняла — или предпочла сделать вид, что не поняла, — когда он намекал, что Тёма начал принимать наркотики.

Максим устало прикрыл ладонями лицо и рухнул обратно в кресло, слегка поморщившись от неприятного укола боли в колене. Настроение, до этого уверенно державшееся в отрицательных значениях, неохотно доползло до нуля, а вот подниматься выше категорически не хотело. Наверное, всему виной были ещё целых четыре дня, остававшиеся до конца каникул, провести которые придётся в вынужденной изоляции от Полли.