Книга Песнь Гнева - Дарья Кадышева

— Ты уже причинил. Девочка влюблена в тебя. Это совершенно некстати. Она рассказала тебе, что сделала на островах, не так ли? Ей удалось справиться сразу с несколькими членами Кована, а они были не простыми темными магами. Их магию даже колдовством назвать нельзя, ибо колдовство, каким бы оно ни было, редко основывается на самоизувечивании. Но это дает им такую силу, перед которой самым опытным высшим магам сложно выстоять. Иветта сумела выстоять против их магии, кроме того, она совершила то, что неподвластно даже бывалым магам. Инверсия на таком высоком уровне…

— Пардон, что такое инверсия?

— У высшей магии есть несколько специализаций. Каждый маг владеет всеми, но углубляется только в одну. В редких случаях маг, например, Радигост, может делать успехи сразу в обоих, но никогда — в трех или четырех.

— А вы сколькими владеете?

Дита сощурила глаза и прочистила горло.

— Одна из этих специализаций — инверсия, — продолжила пояснять она, проигнорировав его вопрос. — Это все заклинания, связанные с телекинезом, изменением материи, свойств предметов, созданием порталов. К ним относятся и всякие бытовые заклинания, например зажигание свечей, установление магических замков и так далее. Иветта должна была тебе рассказать.

— Это ее специализация?

— Нет. Ее специализацией было разрушение. Почему такие круглые глаза? Да, несмотря на успехи в создании порталов, ей прекрасно давались боевые заклинания. Иначе я бы никогда не взяла ее на Скалистые острова, — сказала Дита и впилась глазами в Марка. — То, что она показала такое владение инверсией, говорит о многом. У девочки дар, который нужно развивать.

— Иветта — свободный человек, а Оплот запрещает только брак и создание семьи, — отозвался Марк, откидываясь на спинку стула. — Я не собираюсь похищать ее из Тиссофа. Наши скромные свидания и прогулки под луной не испортят ее блестящее чародейское будущее.

— Мужчины, подобные тебе, охмуряют наивных красавиц, а потом сбегают, бросая их с округлившимися животами.

«Серьезно, госпожа Иундор?» — мысленно фыркнул Марк и напустил на себя оскорбившийся вид.

— Я отсылаю ее из Тиссофа в Кютис, — произнесла Дита, наслаждаясь переменившимся выражением на лице Марка. — Это школа магии для девочек в Тмаркете. Там есть один преподаватель, который готов взять ее к себе в ученицы, пока я буду занята ликвидацией остатков Ордена. Чтобы она не шаталась здесь без дела, а направила все свои силы на обучение.

— Нет, — выпалил Марк, качая головой, как болванчик. — Вы не можете.

— Могу, глупый ты керник. Я не позволю всяким повесам портить судьбу такой драгоценности, как Иветта.

— Драгоценность. Редкий алмаз, который стоит больше, чем половина всего Сапфирового Оплота. Но не человек.

— Ты прав. Она — редкость, — холодно бросила Дита. — Но не тебе осуждать меня.

— Зря сказали, куда вы ее отсылаете, — хмыкнул Марк.

— С меня довольно, — она встала, скрестив руки на груди, и каждое ее последующее слово словно било Марка по голове. — Ты погубишь ее, и ты это знаешь. Не стать ей той, кем она должна, если она будет любить. Такие, как мы, избавлены от этой слабости. Мы не любим, ибо это чувство опьяняет надолго, а иногда и на всю жизнь, тем самым мешая нам постигать нашу науку… Пожалей ее, керник. Она не по годам талантлива, так не дай же этому пропасть.

Марк тоже встал со стула. Он хотел возразить магичке, хотел закричать, что она не права, и что он никогда в жизни не навредит Иветте. Но не смог.

— Уходи, керник. И никогда сюда не возвращайся.

Поняв, что ему позволяют уйти на своих ногах, а не собираются вышвырнуть на улицу через какой-нибудь особо неприятный магический портал, Марк развернулся на пятках и потопал к двери. Но Дита вдруг окликнула его.

— Марк.

Он обернулся, но руку с дверной ручки не убрал.

— Увижу тебя рядом с ней, — сказала она, возвращаясь на стул у книжного шкафа. — Убью.

Он вышел из кабинета, не оборачиваясь. Грудь так странно сдавило.

«Но ведь надо быть дураком, чтобы не поверить ей».

Марк не помнил, как оказался на улице. Не помнил, как спрашивал дорогу у мимо проходящих магов Оплота. Не помнил, как петлял по темным коридорам Васильковой Обители. Только когда он вышел на улицу, где от земли все еще исходило душное тепло прошедшего дня, какое-то помутнение на мгновение перестало его накрывать. Он бросил взгляд на фонтан с каскадами ледяной воды, брызги от которого долетали во все стороны. Он спустился по ступеням, обнаружив, что ему было тяжело идти, словно ноги налились свинцом. Он посмотрел на яблоню, под которой не так давно он сидел с Иветтой… Не так давно. Хотя времени прошло очень много.

Марк вышел за ворота Обители, вклинившись в поток прохожих. Они все почему-то шли в одну сторону, а он — в совсем другую, будто плывя против течения. Но куда люди шли и зачем, его мало волновало. Все мутнело перед глазами, яркие огни ночного Тиссофа потускнели, звуки музыки доносились до него с опозданием, словно он находился далеко за городом. Все было призрачное, ненастоящее.

«За любовь нужно бороться. Разве нет?»

Боль, которой он раньше не испытывал, сжала его сердце черной рукой, схватила за голову и зашатала, как пьяного.

***

Ночной ветер вздувал занавески и протяжно завывал на чердаке. Твердолик вернулся в свои покои и запер дверь. Ночь была жаркая.

Он отошел от двери, расстегивая кафтан. Его взгляд упал на распахнутое окно. Он не помнил, чтобы оставлял его открытым. Ветер играл с листами пергамента на столе. Там же, на документах, лежал какой-то сверток. Князь подошел ближе, убрав пальцы с пуговиц на кафтане. Это был не сверток, а черный мешок.

Когда Твердолик приблизился к столу, он почувствовал ужасный тошнотворный запах. Он был так силен, что князю пришлось зажать рот и нос ладонью. Из глаз мгновенно брызнули слезы. Это была вонь разложения. Вонь трупного гниения.

Он осторожно протянул свободную руку. Колебался недолго, любопытство пересилило страх и отвращение. Развернув мешок, он заглянул туда и застонал, в ужасе отпрянув. Из-за его резкого движения, каким он откидывал холщовую ткань, что-то выпало из мешка. Князь наклонился и подобрал бумажку. Также, одной рукой, опасаясь этой ужасной вони, он развернул ее. Записка. На которой было одно единственное, нацарапанное небрежно и криво, слово:

«Расплата».

Твердолик судорожно выдохнул. Воздуха не хватало. Ему надо было покинуть покои, срочно. Позвать стражу, чтобы они убрали этот сверток с его содержимым.

Но он стоял, не отнимая руку от лица, в немом ужасе глядя на черные кудри в складках мешка, утратившие свой былой блеск и покрытые засохшей кровью.

***

О памятнике совсем не заботились. Он был зеленый от мха, наполовину ушедший в землю и в довершение загаженный голубями. Широкие каменные брови выглядывали из-под капюшона, покрытого грязью. Каменная борода была с неровными краями, как будто в памятник что-то швыряли издалека, отбивая куски. Посох в вытянутой каменной руке был лишен своего каменного сапфира.