Книга Дмитрий Донской - Николай Борисов

Далее летописец помещает традиционное рассуждение о причинах бедствий вообще и этой наступившей среди белого дня тьмы в частности:

«Тоже, братие, Бог казнить ны (нас. — Н. Б.) по нашему согрешению, кажа (направляя. — Н. Б.) нас на покаяние, да быхом ся покаяле от злоб своих; казнив, помилуи, Господи; и бысть свет, и ради быхом».

Многодневное «помрачение» было вызвано дымом от пожаров лесов и торфяных болот. То, что один летописец представляет как почти мистическое явление, другой объясняет просто и понятно: «Погореша леса и сена по пожням, и в Новегороде бысть помрачение на многим дни и нощи» (55, 143).

В следующем, 1385 году 14 июня вспыхнула Торговая сторона Новгорода: «А людии сгоре 70 человек: лют бо бяше велми пожар» (18, 380). А 1 января 1386 года произошло солнечное затмение, продолжавшееся два часа (289, 558).

Для человека той эпохи всё вокруг было как бы двухмерным: реальным и символичным. Огонь и дым всегда служили символическим образом войны. И война вскоре пришла на берега Волхова.

Зимой 1386/87 года князь Дмитрий Иванович решил, что настало время свести счеты с Новгородом.

(В своей «Истории Российской» первый русский историк В. Н. Татищев предварил рассказ о новгородской войне следующим рассуждением: «Новгородцы, слышавше князя великого Дмитриа неудачу с резанским Олегом и что сын его задержан во Орде, не хотяху дани и выхода слати. Мнозии же от них, шедше на Волок и собравшеся тамо, идоша на Волгу, множество купцов пограбиша и люди разориша. Князь же великий посыла к ним, но архиепископ Алексей подстрекаше новгородцы не покорятися князю. Он же терпе, доколе умирися со Ольгом резанским» (71, 161). Но трудно сказать, сам ли Татищев увидел связь между событиями, или эту связь указал ему не дошедший до нас древний источник.)

Для похода на Новгород Дмитрию Ивановичу удалось собрать под свои знамена практически все княжества Северо-Восточной Руси. Риторика новгородской войны во многом повторяла риторику общерусского похода на Тверь в 1375 году. Новгород своими действиями — задержкой с уплатой «черного бора» и разбойными действиями ушкуйников на Волге — наносит ущерб всем участникам коалиции… Князья должны сообща, под руководством великого князя Владимирского, наказать зазнавшихся новгородцев… Мечта о богатой добыче не озвучивалась, но, безусловно, подразумевалась.

Хорошо зная природные условия Новгородской земли — болота, реки и речки, непроходимые лесные дебри, — Дмитрий Московский начал поход зимой, когда русла замерзших рек служили удобной дорогой для конного войска.

Вот как представляет эту войну Новгородская Первая летопись младшего извода:

«Той же зимы (1386/87 года. — Н. Б.) приходи князь великыи Дмитрии ратью к Новугороду с братом своим с князем Володимером, держа гнев про волжан (ушкуйников, грабивших по Волге. — Н. Б.) на Новъгород, и стоя в Ямнех (село Ямны в 30 верстах к юго-востоку от Новгорода. — Н. Б.). И езди владыка Алексеи и доконца мир на всей старине; а за винныи люди, за волжан, взя князь великыи у Новаграда 8000 рублев» (18, 380).

Московский семейный дуумвират — Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич — вновь, как и на Куликовом поле, доказал свою эффективность. Новгородская знать вынуждена была тряхнуть мошной, чтобы откупиться от московского князя. Однако расходы новгородцы решили разделить с другими областями, отправившими своих удальцов на Волгу. И здесь в первом ряду оказалось далекое Заволочье. Так называли новгородцы подчиненные им области Русского Севера по рекам Онеге и Северной Двине.

«Той же зимы ездиша за Волок Федор посадник Тимофеевич, Тимофеи Юрьевич, а с ними боярьскии дети, брати 5000 рублев, что возложил Новъгород на Заволочкую землю, занеже заволочане были же на Волге» (18, 380).

Сходное по сути и по лаконизму, но отличное в деталях сообщение находим и в московском летописании:

«Того же лета (1386) заратишася новгородци Великаго Новаграда, и бысть князю великому с ними розмирие… Тое же зимы в Филипово говение пред Рожеством Христовым (между 15 ноября и 25 декабря. — Н. Б.) князь великии Дмитреи Иванович, собрав воя многы, и поиде ратию к Новугороду Великому и не дошед до Новагорода за 30 поприщ (в других летописях — за 30 верст. — Н. Б.), ста на месте равне (в поле. — Н. Б.). Гражане же со владыкою вьшедше из града и добиша челом князю великому 8000 рублев. Князь великии не оставя слова и благословенна владычня и челобитиа новогородцев, взя мир с ними и возвратися на Москву, всю свою взем волю» (43, 152).

Типографская летопись, отразившая летописание ростовской владычной кафедры, также ограничивается кратким сообщением о походе, добавив в его итогах договоренность не только о деньгах, но и о вьщаче ушкуйников: «…а лихих выдавать» (49, 156).

В летописных известиях поход князя Дмитрия Ивановича на Новгород представлен как довольно заурядная военно-дипломатическая операция. Однако на деле всё было гораздо интереснее и сложнее. Новгородский поход зимы 1386/87 года — впечатляющее военное предприятие общерусского масштаба. Здесь полководческие дарования и организаторские способности князя Дмитрия Ивановича вновь — как и в тверском походе 1375 года, сражении на Воже и Куликовской битве — проявились во всем блеске.

«Мужество, геройство — это, прежде всего, доблесть, отвага и способность делать», — говорил Томас Карлейль (169, 177). Представим события новгородского похода и действия в них князя Дмитрия Ивановича с той полнотой, которая только возможна на основе имеющихся в нашем распоряжении источников…

Рождественский поход

Подготовка новгородского похода охватила всю Северо-Восточную Русь и некоторые соседние с ней княжества. Дмитрий Иванович сумел представить устрашение Новгорода как дело, затрагивающее личные интересы каждого князя. Желающих по тем или иным соображениям увильнуть от участия в походе князь подгонял угрозами своего гнева.

Сбор полков, идущих на Новгород, был назначен на Рождество Христово — 25 декабря 1386 года. Дмитрий Иванович шел на Новгород вместе со своим братом Владимиром Храбрым и «со всими князи Рускими».

Летописец тщательно перечисляет собравшиеся под знамена Дмитрия Ивановича рати:

«А с ним были рати: московские, коломенская, звенигородская, можайская, волоцкая, ржевская, серпоховская, боровская, дмитровская, переяславская, володимерская, юрьевская, муромская, мещерская, стародубъская, суздал(ь)ская, городецкая, Нижнево Новагорода, костромская, углецкая, ростовская, ярославская, можайская, молож(е)ская, галицкая, бежицкая, белозерская, вологоцкая, устюжская, новоторжьская, поиде ратию к Новугороду Великому» (55, 144).

Легко заметить, что помимо собственно московских и великокняжеских волостей в походе участвовали княжества и уделы, так или иначе пострадавшие от новгородских ушкуйников или вообще от новгородского произвола. Но встречаем в этом перечне и те волости, которые, насколько известно, не питали личной вражды к боярской республике — муромская, мещерская, стародубская. Их привели сюда какие-то обязательства перед великим князем. Дмитрий Московский заставил пойти на Новгород даже новоторжцев, отношение которых к Новгороду можно выразить формулой «вражда — любовь». На этом общерусском фоне особенно красноречиво выглядит отсутствие тверских боевых сил. Князь Михаил Александрович по-прежнему вел независимую политику и не желал быть в одной упряжке с вассалами Москвы. Великий же князь не имел достаточно сил, чтобы заставить тверского фрондера подчиниться.