Книга Путь к золотому дракону - Лариса Телятникова

— Эгмонт! — громко и отчетливо произносит учитель Тэнгиэль. — Ты убил его! Как же ты теперь собираешься жить дальше?

Эгмонт оглядывается. Вокруг — тесное кольцо тех, с кем он учился все эти годы. Он узнает лица: Родриго, Гюи, Рандориэль… Он пытается поймать чей-нибудь взгляд, но люди отшатываются от него как от прокаженного.

Холодно. Как же здесь холодно!

И сила, которая сжигает его изнутри…

Он может нести только зло. Он может только убивать. Кого и чему он хотел научить? Как он вообще взялся учить — он, умеющий только ломать и калечить? Яльга, беги от меня… Яльга! Я принесу тебе только беду!

Где-то далеко-далеко он держит Яльгу за руку. Надо отпустить, хотя пальцы и не хотят разжиматься. Пусть живет. Пусть будет счастлива. Она такая юная… в ней столько жизни…

Яльга вдруг спотыкается. Ее пальцы слабеют. Она еще пытается ухватиться за руку Эгмонта, но ее ладонь потихоньку выскальзывает. У нее уже не остается сил, и она зависает над пустотой. Еще миг — и ее не удержать.

Потом, все потом! Каков бы он ни был, без него Яльге не выжить! Он — ее защита, ее последняя надежда на спасение.

— Яльга, не бойся! Я лучший боевой маг Лыкоморья! Я сумею спасти тебя!

Эгмонт Рихтер крепче сжимает ладонь.

И сила, дотоле сжигавшая его изнутри, неожиданно вырывается наружу языком чистого белого пламени.

Сигурд дель Арден, спотыкаясь, идет по полуразрушенной мостовой. Доски давно прогнили, и между ними растет трава. Позади слышен мерный скрип, это ворота — нет! — единственная оставшаяся створка качается туда-сюда на ветру.

Арры больше нет.

Город мертв. Сигурд заглядывает в каждый дом, хотя сразу видно, что там никто не живет. Но он отчаянно надеется встретить хоть кого-то, увидеть хотя бы собаку… хоть что-то живое!

Тишина.

Яркий полуденный свет.

Вокруг — владения смерти.

Он никогда не думал, что сможет напугаться леса, но деревья, прорастающие через окна мертвых домов, внушают ему ужас. Арра мертва, потому что нет и никогда не было никакого золотого дракона, конунга Арры, Фергюс умер, и город умер вслед за ним.

Сигурд один. У него нет никого. Он один на всем белом свете. Вокруг него, на север и на юг, на запад и на восток, простирается немая жуткая тайга. Он зовет богов, но боги не откликаются, ибо они умерли вместе со своими детьми.

Смерть! Богиня в красном, собирающая жатву и приходящая к каждому в свой срок! Здесь правит не она. Здесь прошло нечто иное, более древнее, более ужасное… настолько неправильное, насколько неправилен весь этот мир…

Он подходит к палатам конунга. Черные, истлевшие стены; обрушившиеся купола; слепые окна. А во дворе, ухмыляясь одинаковыми улыбочками, стоят Чет и Нечет.

Стоит Князь Игры.

— Ты мой, — говорит он, и два голоса сливаются в один. — Час пробил, волкодлак! Теперь ты не уйдешь от меня, не спрячешься за бабью юбку. Все вокруг принадлежит мне. Твой город, твой род, твой конунг…

И тут на Сигурда накатывает злость.

Он был верен Фергюсу, потому что Фергюс был его конунгом! И не так важно, мертв тот или нет, — если Сигурд жив, его верность жива тоже! И не так важно, существует ли на самом деле Аррани Валери! Даже если она есть игра его воображения — Сигурд верен ей! Сигурд любит ее!

И не грязному духу осквернять обитель конунгов Арры!

Выхватив меч, Сигурд бросается вперед. В нем горит ярость, чистейшая ледяная ярость; пламя отражается в его клинке, пламя поднимается над мертвой Аррой — священный очистительный костер! Пусть сгорит весь этот, обман, вся эта пустая обертка! Арра жива, всегда жива, она не может умереть! А там, над ней, в высокой небесной траве, вечно бродит Старый Волк, отец всего сущего! Вечно играет на флейте синеглазый Вэйлезарре! Вечно прядет, чуть улыбаясь, великая Арведуэнн!

Левой рукой он чувствует Яльгу. Правой — Эгмонта. Его друзья всегда с ним. Его род — всегда в нем. Его Арра — незыблема, вечна, прекрасна!

Так будет всегда.

8

Обе ладони сводило от боли — я почти не чувствовала пальцев. Под ногами опять была мягкая земля, пахло разнотравьем, и где-то поблизости серьезно жужжал тяжелый шмель.

Я открыла глаза.

Мы стояли на том же самом лугу: ромашки, анютины глазки, иван-чай… С травинки на травинку перепархивали изящные стрекозы. Но зеркала исчезли, во всем чувствовались уверенность и равновесие, а посреди луга…

Я осторожно вытянула ладонь из Сигурдовых пальцев и потерла глаза.

Нет, не привиделось.

Посреди луга сидела Лерикас Аррская и увлеченно доплетала венок из ромашек. Вплетя туда последний цветок и замкнув круг, она довольно оглядела дело рук своих, надела венок и, перекинув косу на спину, легко встала с травы.

— Ну что вам сказать? Молодцы! — Она улыбнулась и вдруг покосилась на Сигурда. — А тебе отдельное спасибо! Приятно знать, что меня любят, даже если меня нет…

Сигурд устало кивнул. Лерикас подошла ближе.

— Идемте, — мягко сказала она. — Теперь все будет хорошо. Все объяснения — потом, когда отоспитесь.

А дверь оказалась совсем близко.

9

Радости Ежи Леснивецкого не было предела.

Он сам не помнил, как оседлал коня, как вместе с братом и хоругвью пана Богу слава выехал за пределы замка; он просто скакал на врага, и ветер развевал ему волосы, а кольчуга сверкала на солнце! И хоругвь неумолимо надвигалась на лагерь подлых магикусов, посмевших злоумышлять против его, Ежи, сестры…

Уж он им покажет! Он им всем покажет!

Да, Ежи Леснивецкий был абсолютно счастлив. Но счастье его длилось ровно до тех пор, как впереди показалось странное белое пятно. Кони мчались во весь опор, пятно приближалось, и вскоре Ежи разглядел, что это было.

Белая свадебная рубаха Поля Цвирта реяла на ветру, привязанная к палке за один рукав. Нет, Алехандрина Родригес Диас не сказала бы жениху ничего хорошего, узнай она, как именно тот использовал ее первый презент! Но что поделать, если во всем лагере не отыскалось ни единого белого лоскута?!

Строй смешался. Пан Богуслав отдавал какие-то команды, но Ежи не слушал. Во все глаза он смотрел на проклятущую белую тряпку и чувствовал, что вот-вот позорно расплачется. Так нечестно! Так нельзя! Раз в жизни взяли в настоящую атаку, а враги сдаются! Кто ж так воюет?!

От горя у Ежи потемнело в глазах. Неведомо откуда взявшийся ветер чудом не смел его из седла. Конь шарахнулся, и, справившись с ним, Ежи поднял голову, чтобы взглянуть на небо. Он буквально оцепенел, и было отчего.