Книга Виктор Шкловский - Владимир Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Только у очень занятых людей бывает свободное время».
«У критика Тарасенкова была собрана большая библиотека русской поэзии. Он всю её переплёл в ситчик, заклеив переплёты с выходными данными… От этой библиотеки пахло дураком».
«Годами валяется ненужная книга, вы наконец от неё избавляетесь, и на следующий день она оказывается вам позарез нужна. Это проверено».
«В годы военного коммунизма мне однажды пришлось есть бутерброд с сельтерской водой. Это получилось так. Пролили сельтерскую воду, лужица на столе замёрзла, превратилась в лёд. Этот лёд мы клали кусочками на хлеб и ели».
«„Корабельщики молчат. С бабой спорить не хотят“ — я воздерживаюсь от того, чтобы процитировать эти строки Серафиме Густавовне, но иногда очень хочется».
«Разглядывал у букиниста интересную книгу. Положил. Ушёл. Через несколько дней опять увидел у него эту книгу. Удивился: цена увеличилась вдвое. „Почему?“ — поинтересовался я.
„Потому что я видел, с каким интересом вы её разглядывали…“».
«Был случай, когда, выйдя из себя, я загнал в угол перепуганного редактора, вытащил из его служебного письменного стола и разорвал все бумаги, а ящики, чтобы утолить ярость, продавил каблуками».
«В одном издательстве мне долго не выплачивали мой гонорар, водили за нос. Однажды, после очередного отказа, я вышел из терпения и в кабинете директора издательства стал молча скатывать большой ковёр, покрывавший пол кабинета. Директор онемел. Я скатал ковёр, взвалил рулон на плечо (силы тогда хватало) и понёс его из кабинета.
— Что вы делаете? — завопил директор.
— Уношу ковёр в погашение вашего долга…
Мне заплатили наличными».
«Я очень неприспособленный человек. Я умею только три вещи: писать, разговаривать и скандалить».
«После смерти Володи Маяковского осталось два чемодана писем женщин к нему. Эти чемоданы забрала Лиля Брик, сожгла письма в ванной и приняла из них ванну».
«Справедливость в конце концов торжествует. Но жизни не хватает».
«Мы так одичали, что не ходим на четвереньках только по рассеянности».
«Старость накрывает меня, как мальчик накрывает птицу шапкой».
«Творчество даёт принудительную молодость. Нельзя писать, будучи стариком».
«Список рецензий на меня составляет 78 страниц. И подавляющее большинство из них — ругательные.
Есть вещи, которые у меня ругают 50 лет подряд. Например, „Искусство как приём“. Ругают уже два поколения. Не стоит ли призадуматься — что же это за вещь, если её так долго ругают?»
«Я впервые напечатался в 1908 году. Устаёшь от одной этой даты».
«Я боюсь звонить по телефону. Везде неблагополучно. У вас ещё лучше, чем у других, вы работаете».
«Один из способов убийства писателя — засахаривание в меду». (1971 год.)
«От N. ничего не осталось, его разрезали на цитаты…»
«Манеж — могила неизвестного скульптора».
«Когда приходит докучливый посетитель, я пускаю в ход глушитель системы Шкловского: начинаю говорить сам и не закрываю рта до тех пор, покуда он не уходит».
«Есть плохие писатели, графоманы — с ними легко. Есть хорошие писатели, полновесные люди — с ними легко. А есть такие, которые лезут в литературе не в свои двери, — с ними трудно…»
«Писатели обидчивы, как пуделя».
«Говорят — молодость прошла. А у меня такое чувство, что прошла уже и старость»[130].
«У меня дома заведующая паникой — Сима».
«Мне иногда кажется, что мы мчимся в неуправляемом автомобиле…»
Ну и так далее — за Шкловским записывали многие люди, и список ярких фраз разросся необычайно.
Они не всегда точны (и не всегда принадлежат точно Шкловскому), но в них кипит энергия заблуждения, та поэтическая энергия, которая не просто описывает мир, а выделяет из него литературу.
ОБОРОТНАЯ СТОРОНА ЭКРАНА
Кино не убивает театр, кино не убивает литературу. Никто никого не убивает. Бросьте эти ваши кровожадные мысли.
В одном из интервью «Литературной России» Шкловского спрашивают: «Как складывались ваши отношения с кинематографом?»
Он признаётся: «По-разному. Сначала довольно просто. У меня родился мальчик. Нужны были деньги. Я спросил: „Где можно взять денег?“ Мне ответили: „В кино“. И я пошёл в кино. Кино мы тогда делали буквально из ничего…»
Денег, значит, не было.
Впрочем, у Шкловского их не было постоянно. Часто цитируют его письмо Тынянову, где он острит: «Деньги у меня бывают постоянно завтра!»
Николай Чуковский писал в воспоминаниях «О том, что видел»:
«Виктор Шкловский в 1920 году провозгласил теорию „остранения“, суть которой заключалась в том, что всякое произведение искусства, для того чтобы оно воспринималось художественно, должно быть странным. Всё не странное казалось банальным, мещанским, обывательским. Только чудаческое, эксцентрическое признавалось новым и революционным. Советское киноискусство, едва родившись, тоже начало с того, что провозгласило эксцентризм основным своим принципом. Двое юных талантливейших кинорежиссёров, Козинцев и Трауберг, столько сделавших впоследствии для развития советского кино, основали группу ФЭКС — „Фабрику эксцентризма“ — и выпускали фильмы, полные самых причудливых нелепостей.
Все эти воззрения были чужды народным массам, делавшим революцию и создававшим советский общественный строй. Но значительная часть интеллигенции была охвачена ими, причём в большой мере именно та часть, которая сочувствовала Октябрьской революции и стремилась помочь ей. Сейчас это давно уже умерло и у новых поколений не вызывает ничего, кроме удивления. Сейчас всё это кажется нагромождением бессмыслиц, а между тем в этих бессмыслицах был особый смысл. В чудачествах, странностях, нелепостях выражалась потребность интеллигенции рассчитаться со своим прошлым — эстетским или либерально-буржуазным.
Это был метод расчистки для постройки нового, метод наивный и неправильный логически, но органичный и для многих необходимый. К 1930 году всё стало на место, пыль, поднятая взрывом, улеглась, и волна чудачества схлынула. В русской поэзии последним всплеском этой волны была первая книжка стихов Заболоцкого „Столбцы“, вышедшая в 1929 году».
Шкловский посвятил кинематографу половину жизни.
Он пришёлся кино удивительно впору.
Для кино пригодились его чёткий стиль и абзацы, описывающие то пейзаж, то состояние мира, то деталь лица.
