Книга Отечественная история IX—XIX вв. - Александр Федулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начало XIX в. в России характеризовалось влиянием французской культуры и французского языка среди аристократии и дворянства. Все шло из Франции: литература, театр, философия, мода, «вольтерьянство», космополитизм и безразличие к религии. А.С. Грибоедов осмеял эту господствующую тенденцию галломании в комедии «Горе от ума», а юный А.С. Пушкин свои первые стихи писал по-французски. В общественно-политической жизни ведущую роль играло масонство, находившееся под влиянием французских масонов и немецких розенкрейцеров. В царствование Александра I преимущественно в обоих столицах образовалось множество масонских лож и кружков с чрезвычайно пестрым составом их участников, от высших сановников государства до будущих декабристов.
Отечественная война 1812 г. нанесла серьезный удар «французской моде»; аракчеевский период сопровождался запретами и гонениями на масонов и переходом к религиозной мистике. В 1812 г. в Петербурге было основано Библейское общество, во главе которого встал обер-прокурор Синода князь А.Н. Голицын. Общество имело межконфессиональный характер и ставило своей целью печать и широкое распространение Библии. Его отделения были открыты в 89 городах. Консерватор А.С. Шишков возмущался тем, что в библейских обществах «наши митрополиты и архиереи заседают вместе с лютеранами, католиками, кальвинами, квакерами…». Процветают проповедники и религиозные деятели самого различного толка: мистики, скопцы, хлысты, иезуиты. Наиболее образованная часть общества, студенты университетов попадают под влияние немецкой идеалистической философии, изучают труды Шеллинга, Фихте, Канта и Гегеля.
События декабря 1825 г. не остановили развития идеалистических взглядов и представлений в кругах молодежи; философские кружки 1830-х гг. соединили в своих рядах будущих славянофилов и западников. Разделение произошло после 1836 г., когда П.Я. Чаадаев опубликовал свои «Философические письма», положившие начало энергичному размежеванию сторонников и противников его взглядов, дали толчок кристаллизации двух общественно-политических течений русской общественной мысли середины XIX в.
Поиск общественной альтернативы: славянофилы – западники.
Термин «славянофильство», введенный в оборот их идейными оппонентами, не вполне точно отражает суть концепции этого направления. Доминирующим принципом являлась не национальная (славянство), а религиозная (православие) теза. Славянофильская писательница О.А. Новикова прямо заявляла: «…латинствующий славянин обречен плестись вослед чужому мировому признанию. Ему нечего поведать свету». И.С. Аксаков полагал, что в будущую славянскую федерацию не следует включать неправославных славян, ибо «корень мысли не в национальности, а в религии». Так, поляки, несмотря на принадлежность к славянству, оценивались в качестве одного из главных компонентов антирусских сил. А.А. Киреев утверждал, что если бы поляки являлись православными, то не было бы ни восстаний, ни в целом «польского вопроса». Таким образом, ведущим мотивом историософии славянофилов определялось религиозное противостояние христианских церквей.
Согласно представлениям К.С. Аксакова, ход русской истории определяло взаимоотношение двух субстанций – Земли и Государства как олицетворений внутренней и внешней правды. В петровскую эпоху происходит нарушение равновесия между ними, выразившееся в подчинении народа государственному началу. Все реформирование власти в XVIII в. К.С. Аксаков оценивал как процесс порабощения народного духа.
Напротив, западник К.Д. Кавелин считал петровскиее реформы органическим развитием русской государственности. Европейские политические идеи вполне коррелировались с уровнем общественных отношений в России и были импортированы на подготовленную почву.
Для русской мысли было характерно противопоставление закона и справедливости. Согласно интерпретации мыслителей славянофильского и неославянофильского направления, совершенствование законодательной базы в XVIII в. сопрягалось со свертыванием нравственных начал в русском обществе. «37 лет, – писал М.О. Коялович, – Петр нагромождал в России преобразования, большей частью помимо всякой нравственности, всякой сердечности и всякого уважения к новому организму России».
Вообще, для славянофилов было характерно скептическое отношение к реформаторской практике как таковой. «России нужны не реформы, а люди», – декларировал Ю.Ф. Самарин. В этом отразилась особенность русской общественной мысли, заключавшаяся в отсутствии юридического мировоззрения в западноевропейском понимании и этической парадигме интерпретации политических и правовых вопросов.
«Ильей Муромцем славянофильства» А.И. Герцен считал А.С. Хомякова. В семье философа из поколения в поколение передавался культ царя Алексея Михайловича, у которого служил сокольничим его дальний предок. Все явления жизни А.С. Хомяков оценивал с точки зрения православного христианства. По оценке Ю.Ф. Самарина, «Хомяков жил в церкви». Истоки современной жизни он обнаруживал еще в ветхозаветной истории. Он одним из первых в русской философской мысли сконструировал учение о «соборности». Русская «соборность» противопоставлялась западной «ассоциативности». Хомяков идеализировал крестьянскую общину, антитезой которой определял европейские коммуны. Если у русского народа отношения строились по принципу «истинного братства», то на Западе – «условного договора». Народы рассматривались Хомяковым как коллективные личности, «живые лица». Каждый из них наделялся неповторимым обликом, характером, историческим призванием. Однако в основе их культур лежало одно из двух противоположных друг другу первоначал – «кушитство» и «иранство». Кушитство характеризовалось покорностью, необходимостью (вещественной или логической), религиозным магизмом; иранство – свободной стихией духа, устремленностью к творчеству, нравственным самосознанием. Выразителем парадигмы иранства в современном мире оказывалась, согласно хомяковской концепции, одна лишь Россия. Национальное спасение Хомяков видел в возвращении к исконным началам культуры Московской Руси.
Русское общество до проникновения западных влияний было внутренне цельным, не существовало «ни сословной зависимости, ни сословной похотливости к власти». По мнению славянофилов, русский народ обладал сформировавшимся благодаря совещательной, гармоничной жизни в общине особым правовым чувством: он никогда не стремился захватить, узурпировать власть, но восставал, если она становилась в его представлении незаконной. Таким образом, славянофильское понимание права исходило не из европейских политико-юридических теорий, а из идеалистических представлений о патриархальной общине и духе народа. Они пытались сочетать идею неограниченной власти с идеей свободы: «…неограниченная власть – Царю, полная свобода, жизни и духа – народу; свобода действия и закона – Царю; свобода мнения и слова – народу».
В русской мысли традиционно образ врага связывался с понятием «Запад», являвшимся не столько географической категорией, сколько метафизической. Биполярное мировосприятие обусловило оценку Запада как анти-Руси. Представление об антагонизме «Святая Русь» – «Запад» составило основу историософии славянофилов. Из этой дихотомии следовали противопоставления Московской Руси – императорской России, православного народа – европействующему образованному сословию, ибо послепетровская государственность, по идее славянофилов, есть лишь подражание Западу. Но сравнивались даже не «идеальная» Русь и «реальная» историческая Европа, а абстрагированные первоначала и первопричины. Славянофилами выделялся ряд основных черт исторического противостояния Запада и Руси, легших в основу последующей отечественной историософии.
