Книга У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан

Мужчины какое-то время смотрели в глаза друг другу. Потом Рийхан произнес:

– Приведи завтра эту девушку. Посмотрю, что за невидаль. Потом приму решение, как на твою просьбу реагировать. Ей паспорт дать или твой отобрать. А то ты, кажется, забываешь, что ты харадец, а не рыманец.

«Девушка совсем худенькая. Да и брат ее – одна кожа да кости. Если бы так глаза не светились да речь не была столь правильной, подумал бы – бродяжки».

Это было первым впечатлением. А потом Рийхан долго задавал вопросы, ответы на которые слушал вполуха. Ему было важно не столько что говорят пленники, сколько как они говорят. Выражение глаз для него было всегда намного важней.

Из разговора харадец для себя уяснил, что единства по очень многим вопросам между стоявшими перед ним людьми нет. Так же, впрочем, как и кровного родства.

На Оденсе разговор действовал по-своему. Не чувствуя в уставшем голосе допрашивающего какого-либо подвоха, она расслабилась и не заметила сама, как рассказала о себе все, что нужно и не нужно, и как скоро поменялось ее мнение о харадцах.

Этот мужчина не был резким или грубым, многое в его рассудительной речи ей нравилось. Берегиня кивала, соглашаясь со сказанным, совершенно не понимая, почему те же слова вызывают у монаха столько негодования.

Когда их вели обратно в камеру, девушка наконец решилась спросить:

– Почему у тебя такие глаза? Все устроилось – у нас будет кров. Мы будем работать, заниматься тем, что мы любим. И не надо будет никуда бежать.

– То есть ты довольна?

– Да…

– Считаешь, что все было ради вот этого?

Оденсе нахмурилась:

– Нет. Ты передергиваешь мои слова.

– Ну уж не больше, чем тот солдафон, с которым ты была во всем безоговорочно согласна.

– А что мне было делать, если все, что он говорил, правда?

– Нет! – Монах так повысил голос, что конвоирующий их дружинник от неожиданности вздрогнул. – Он говорил неправду! Он говорил то, что ты хотела слышать!

– И, конечно, раз это относится ко мне, то и совпасть никак не может? – Оденсе тоже повысила тон.

Конвоир закатил глаза и покачал головой. Накал страстей этой парочки его уже порядком достал. Он щелкнул ключами в замочной скважине и отворил кованую дверь. Когда она закрылась, монах уже более спокойно продолжал:

– Ты думаешь, свобода, которую тебе только что предложили, будет чем-то отличаться от этого вот? – Он развел руками, указывая на окружающие их стены. – Нам предлагают фактически жить при гарнизоне, на закрытой, охраняемой территории. Да, у нас будут паспорта, но от них проку будет не больше, чем от обычного листка бумаги. Ты шагу не сможешь ступить по своей воле никуда. Это совсем не то место, куда я стремился!

Оденсе вздохнула:

– По крайней мере, над головой будет небо. Солнце будет не только во время тюремной прогулки…

– Оденсе, Оденсе! Ты из госпиталя вылезать не будешь – ни днем ни ночью! Какое небо? Какое солнце над головой? О чем ты вообще говоришь!

– Что нам остается? – Девушка подошла к нему совсем вплотную. – Что ты предлагаешь? Сидеть здесь и мечтать о побеге? Скорее о нашем существовании забудут, чем выпадет случай сбежать из этих стен!

– О! – Листопад зарычал. – Да это ужас какой-то! Ты меня вообще не слышишь? Мы отсюда попадем в еще более худшую тюрьму! Там надо будет много работать, а над головой и вокруг будут вдобавок стрелять. Плюс ко всему – охранники в этой новой тюрьме, в отличие от этой, будут все сплошь харадцы. И если эти, – монах указал пальцем на земляной пол под своим ногами, как будто потловчане вырастали из земли подобно деревьям, – имеют склонность привязываться к кому-то, кто делает им добро, лечит, к примеру, то те… – на этот раз палец мужчины указал в сторону крошечного зарешеченного окошка, – наемники. Кроме присяги и денег у них склонностей нет. Здесь можно рассчитывать на сочувствие и помощь, там – нет!

– Ну вот, – неожиданно спокойно ответила Оденсе, – ты же хотел в Харад. Теперь вокруг тебя будут только харадцы. Чем ты недоволен?

Листопад хлопнул себя рукой по лбу. Он смотрел на девушку и качал головой:

– Как ты не понимаешь?!

– Я понимаю. – Берегиня поправила воротник его рубашки. – В меру своего разумения. И по-прежнему считаю, что не стоит бояться тех, кто нуждается в нашей помощи.

Листопад обнял ее за плечи, а потом поднял за подбородок ее голову, заставив посмотреть в глаза:

– А когда они перестанут нуждаться, что тогда они сделают с тобой, Оденсе? – В его глазах были усталость и тоска. Мужчина коснулся губами ее лба, а потом прижал к себе, словно желая спрятать в объятиях от всех бед. – Почему ты не думаешь о будущем? Ну хотя бы на два шага вперед?

– Все слишком быстро меняется, – пробормотала берегиня, растворяясь в ощущении тепла и нежности. – Зачем думать о том будущем, которое может никогда не наступить?

Жизнь в гарнизоне оказалась не такой плохой, как предполагал Листопад. Он не мог не признать, что большинство его предположений были ошибочными. Но, может, на то он и был монахом, чтобы отталкиваться в своих рассуждениях от самого депрессивного варианта.

За первые месяцы, проведенные здесь, черные мысли развеялись, как дым от погасшего на рассвете костра. Бесконечного потока раненых, от которого невозможно будет оторваться, не было и в помине. Харадцы вообще лечились неохотно, до последнего избегая визита к берегине. От природы наделенные крепчайшим иммунитетом, все недуги воспринимали как досадные помехи, от которых отмахивались. На случай ранения у каждого была собственная аптечка, которую постоянно пополняли разными снадобьями приезжавшие из Харада купцы.

Обеззараживающие порошки, которые сыпались на открытую рану, причиняли жуткую боль, поэтому сверху на них сыпали обезболивающую пудру. Чем глубже была рана, тем активнее шло из-за этих средств в ней рубцевание, и ткани становились не способны прорастать восстановившимися нервами. Ни к чему хорошему это не приводило, и Оденсе приходилось порой рассекать раны по новой и стараться восстановить все утраченное.

Как-то раз берегине случилось помочь плотнику, чинившему в гарнизоне колодезный сруб. Потом она вылечила окривевшего на один глаз возницу, снабжавшего гарнизонную кухню молоком и другими деревенскими продуктами. И вскоре незаметно к гарнизону стали тянуться одна за другой телеги с тяжелобольными из соседних деревень.

Сотник попытался с этим бороться, запретив берегине, к удовольствию Листопада, любые контакты с пришлым людом. Он сказал, что не позволит устраивать балаган из военного приграничного объекта. Монах поддакивал. По его мнению, это было в интересах девушки, потому что защищало ее инкогнито. Но тут обычно покладистая Оденсе, увлеченная медициной, разговорами с солнцем и собиранием трав, просто взбеленилась.