Книга Люди огня - Олег Волховский

Я вздохнул.

— Я очень не хотел выполнять приказ об уничтожении обитателей Бет-Гуврина и сделал все, чтобы жертв было меньше.

Я не упомянул о Терезе, хотя имя вертелось на языке, готовое сорваться. Я боялся не за себя — за нее. Ее не пощадят.

— Я знаю, — кивнул Эммануил. — Есть заповедь «не убий», но покорность слову Господа не выше ли исполнения заповедей? Это не первый народ, который я приказываю уничтожить. Был, например, амалик, вставший на пути у евреев, когда они вышли из Египта и скитались по пустыне. Царь Саул стер с лица земли этот народ по моему слову. Ты не послушался.

— Я применил газ.

— Не оправдывайся. Ты послушался не вполне. Для проклятия Саула было довольно того, что он оставил в живых царя амалика. Ты пощадил многих, но я люблю тебя и потому прощаю. Вы, мои апостолы, должны пройти через три посвящения, принести три жертвы: убить человека ради меня, убить святого ради меня и умереть ради меня. Две первые жертвы ты принес. Осталась третья. Я не настаивал на ней, во-первых, потому, что мне нужно твое согласие — жертва должна быть добровольной, и, во-вторых, потому что мне нужен был смертный во главе моего народа, ничем не отличающийся от него. Но эта ноша не для смертного тела. Ты — первый из моих апостолов, Пьетрос, и ты должен получить бессмертное тело так же, как все остальные.

«А Марк?» — я не произнес этого вслух, но он понял.

— Не беспокойся о Марке, думай о своей душе — не о чужой. Марк верен мне. Если я захочу дать ему бессмертие — он примет его, не колеблясь. А ты сомневаешься. Прошло время сомнений, Пьетрос, настало время выбора. Знаешь, почему Храм именно на этой горе?

— Здесь был Храм Соломона и Храм Ирода.

— А еще раньше?

— Не знаю.

Он вздохнул.

— Именно здесь, на этой горе, было жертвоприношение Авраама, именно здесь он должен был убить своего сына.

— Убийства не случилось.

— Ты воскреснешь.

У меня засосало под сердцем: я ждал этого и боялся.

— Не сегодня, Пьетрос. Еще не все готово. Храм еще не освящен, как должно. А завтра начинается ханука. После праздника, третьего тебефа, накануне Рождества, я жду тебя здесь в одиннадцать вечера. Не бойся, я не потребую от тебя героизма Варфоломея. У тебя девять дней на размышление. Если ты не придешь — мы расстанемся. Я устал тебя увещевать.

Храм был освящен на хануку, точнее, днем, накануне хануки — все еврейские праздники начинаются вечером, на закате.

Огромная процессия шла к Храму: впереди Господь и апостолы, за нами священники и народ. Эммануил восстановил институт коэнов — иудейских священников. Да, каждый теперь мог войти в любую часть Храма, но приносить жертвы — целая наука, без знатоков не обойтись. А Господь намеревался возобновить жертвоприношения. Заранее были изготовлены и преподнесены Эммануилу льняные священнические одежды. Он сам выбрал из колена Леви тех, кто должен был стать коэном. И они шли за нами: белые льняные хитоны под льняные пояса — одежды Аарона, и первосвященник в четырехслойных золотых одеждах и высокой шапке, напоминающей митру.

Когда мы поднялись на Храмовую гору, конец процессии еще был в Новом Городе.

Господь подошел к малому алтарю, который внутри храма: черный камень с золотым Солнцем Правды и двумя звездами Давида, слева и справа от Свастики Эммануила. Он воздел руки к небу и благословил народ:

— Благословен Господь Бог Израилев, ни одно слово его не осталось неисполненным!

Взял елея, помазал жертвенник и окропил священников.

Привели овена. Эммануил взял нож с сияющим лезвием и Солнцем Правды на рукояти, запрокинул голову жертвы и мгновенным ударом перерезал ей горло. Хлынула кровь. Шхита — традиционный способ убиения жертвы. Кошерный.

Я опустил глаза и тут же поднял: с моими грехами смешно бояться крови.

Кровью овена Эммануил семь раз окропил алтарь и вылил кровь к его подножию. Он знал Тору и точно следовал рекомендациям Левита, так Моисей освещал Скинию Собрания.

Вид крови будит в душе человеческой некие тайные струны, которые начинают звучать в унисон то ли с небесами, то ли с Преисподней. Недаром во всех древних религиях приносили кровавые жертвы, мазали себя их кровью и плясали в экстазе перед богами.

Священники подняли жертву и возложили на алтарь. Она вспыхнула странным белым пламенем без дыма, словно была пропитана бензином и в нее ударила молния. Белые, льняные, как у священников, одежды Господа засияли.

«От одежд, в которые Всевышний оденет Машиаха, будет исходить сияние от одного конца света до другого. И евреи будут пользоваться этим светом и скажут: „Благословен час, когда создан был Машиах. Благословенная утроба, из которой он вышел. Благословенно поколение, которое видит его. Благословенно око, достойное взирать на него. Уста его отворяются для благословения и мира. Язык его дает прощение, молитва его — сама сладость, мольба его свята и чиста“.

Сияние заполнило храм.

Он шел в этом сиянии к выходу, воздев руки к небу. Он вышел из дверей, он ступил на ступени, и облако сияния двигалось вместе с ним. После этого можно было поверить во все, вплоть до манны небесной и мяса Левиафана на мессианском пиру.

— Осанна! Осанна царю Машиаху!

Он вышел из Храма под восторженный гул и крики толпы.

Мессианский пир был. Пировали семь дней без перерыва, менялся только состав пирующих, люди уходили и приходили, а пиршество продолжалось. Апостолы и священники и вовсе покидали его только на время сна. Столы стояли во дворе Храма, а у его входа, на большом алтаре, все семь дней, не угасая, горели жертвы всесожжения. «Благоухание, приятное Господу». Не люблю запаха паленого мяса!

Ни Левиафана, ни Быка Подземного Царства, ни манны небесной на столах не было[143]. Традиционная телятина и баранина с овощами. Левиафана не было — зато был миндаль. Горы миндаля на каждом блюде. Миндаль расцвел на посохе Аарона в Святая Святых. Я не мог его видеть.

По правую руку от меня сидел рабби Акиба. Он был неожиданно задумчив.

— В чем дело, рабби? — спросил я. — Храм восстановлен.

— Да-а…

Я ждал.

— Когда-то я принял за Машиаха Бар Косибу и ошибся. Мы потерпели поражение. То, что я спасся — чудо Господне. Другие приняли мученическую смерть. Тринадцать лет я скрывался в пещере с моими учениками — Шимоном бар Йохаи и его сыном Елеазаром. Нас осталось только трое. Тогда я узнал, что при приближении римлян Бар Кохба взял ядовитую змею и заставил ее несколько раз укусить себя, чтобы не попасть к ним в руки. А его сторонники были казнены. Тогда я понял, что Господь даровал мне вторую жизнь, чтобы я смог исправить свою ошибку и узнать истинного Машиаха.