Книга Последнее лето - Елена Арсеньева

– Послушай-ка, Лидия, – брезгливо оттопыриваягубу, сказал Русанов. – Ты меня в чем-то упрекаешь, кажется? Я –обманутый, брошенный муж. Это было мое право – не давать развода. Это было моеправо – оградить детей от общения с распутной матерью…

– Да ладно тебе! – отмахнулась Лидия с такимпренебрежительным выражением, что Русанов даже покачнулся. – Перестанькорчить из себя страдальца! Хотя да, ты страдаешь, и я верю, что страдаешьискренне… Но ты сам виноват, сам загнал себя в эту ловчую яму. Ты ведь тожераспутный, не одна Эвелина! Ты теперь сам живешь во грехе! Ты ведешь жизньразвратника, ты, женатый человек, спишь с какой-то там актрисой, навернякашляешься по борделям… Только не надо в этом кого-то упрекать, кроме себя! Далбы Эвелине развод – и мог бы жениться на ком угодно. Все, ты был бы свободенжить, как хочешь. А теперь… – Лидия покачала головой с искреннимотчаянием. – Господи, Костя, мне просто жаль тебя, честное слово! В угодусобственному уязвленному самолюбию, собственной ревности ты обрек свою жену наклятвопреступление перед престолом Господним, себя – на одиночество и ложь, адетей – на сиротский удел. Боже мой, да их-то за что ты лишил матери? Почемунельзя было поступить благородно, цивилизованно? Почему надо было лгать, чтомать их умерла? Неужели ты думаешь, что они меньше любили бы тебя, если бымогли видеться с ней? Почему ты думаешь, что они покинули бы тебя?

Русанов молчал, бессмысленно водя пальцем по зеленому сукнуписьменного стола.

Все эти мысли, доводы он гнал от себя постоянно и, праваЛидия, врал так часто, что даже себе начал врать и сам своей лжи верил. Нолегко ей говорить… Если бы он дал Эвелине развод, она, с ее цепкостью, с еехваткостью, забрала бы детей. Ну, кого-то одного – конечно, Шурку. А ШуркуРусанов любил куда больше, чем Сашеньку. Он никогда этого не показывал. Он исам не знал, почему так вышло. А учитывая новость, принесенную сегодня Лидией,это вообще патология какая-то: любить чужого ребенка больше своего родного, авот поди ж ты…

Ради Шурки – ну, и ради Сашеньки, конечно, все равно онадочь его, он ни за что не согласен расстаться с ней! – ради них обоих онобрек себя, опять права Лидия, на жизнь без любви. Клара, бедная Клара… Скольколет их «тайных» встреч, о которых известно всем, сколько лет мучений! Можетбыть, если бы он был свободен, он бы мог взглянуть на нее как на жену, а не какна любовницу… Или встретил бы другую женщину… В конце концов, у него моглиродиться еще дети, кроме Сашеньки и Шурки…

А тогда, много лет назад, в Милане, когда они всё обговориливтроем, это условие казалось ему таким справедливым. Русанов так гордилсясобой! Гордился своей местью изменнице, распутнице Эвелине, местью, котораябудет длиться целую жизнь.

Да, Лидия права: он сам загнал себя в ловчую яму. Иотомстил… сам себе.

– Ну, довольно! – Русанов хлопнул по зеленомусукну. – Довольно. Я больше не хочу думать о старых делах и надрыватьдушу. Говори быстро, зачем ты приехала, зачем притащила в кабинет и завела этотразговор. Чего ты от меня хочешь? Говори и уезжай.

– Хорошо, я уеду, – мирно сказала Лидия, нетрогаясь, впрочем, с места. – Я уеду, как только ты дашь согласие на брактвоей дочери с Дмитрием Аксаковым.

Вот так поворот! Русанов-то думал, что сильнее его поразитьуже невозможно. Однако Лидии удалось-таки!

– Ради бога… Ты с ума сошла, если думаешь, что я этосделаю, – сказал он, слабо улыбаясь.

– Сделаешь, Костя, сделаешь! – властно кивнулаЛидия. – Иначе…

– Ну, что иначе? – угрюмо спросил Русанов.

– Иначе я открою твоим детям всю правду, вотчто, – сказала Лидия спокойно, негромко, однако Русанов сразу поверил –именно так она и сделает. – Я скажу, что их любимый высоконравственныйпапенька лгал им всю жизнь, а эта хлопотливая добродетельная клуша тетя Оляложь его поддерживала. Я скажу, что их мать жива. Что ты нарочно выдавал ее замертвую. А еще я скажу Шурке, что ты вообще чужой ему человек. Что у него естьдругой отец и он может поехать к нему, если пожелает. Думаю, Сашенька тожезахочет съездить к Эвелине. Как ты думаешь, смогут они простить тебя за то, чтоты лишил их матери и лгал им всю жизнь? Я – сомневаюсь… И вот тогда тыпотеряешь все. Понимаешь, Костя? Все, что любишь, потеряешь.

Русанов покачнулся и прижался ладонями к стеклу книжногошкафа. Ладони сразу заскользили вниз – они были мокры от пота.

– Не умирай, – презрительно сказала Лидия. –Слышишь, Костя? Я ведь еще ничего никому не сказала. Зато у тебя есть шанссказать несколько слов благословения твоей единственной дочери. Помоги-ка мневыбраться из твоей дурацкой качалки. И – пошли, пошли, в самом-то деле!Заболтались мы тут!

– Наконец-то, – сказал Аксаков, когда они вышли изкабинета, – наговорились! А я уж было решил, что мне придется здесьночевать.

– Вы разве против? – игриво блеснула глазамиЛидия. – А впрочем, это неприлично – жениху ночевать в доме, где живет егоневеста.

– Какая невеста? – глупо вытаращился Дмитрий,выронил монокль, едва успел поймать его и стиснул в кулаке.

– Да вот эта! – Лидия схватила Сашу за руку иподтащила к нему. – Разве вы не к ней сватались?

– Но… но я… – промямлил молодой человек в полномизумлении.

– Что – вы? – раздраженно спросила Лидия. –Вы хотите на ней жениться или нет?

– Хочу! – браво отрапортовал Дмитрий.

– Нет! – истошно закричала Саша и метнулась былопрочь, но Дмитрий оказался проворнее и, сунув монокль в карман, чтобы немешался, сгреб ее в объятия, припал к губам.

– Нет… нет… – пыталась вырваться она.

– Молчите, идиотка! – шепнул он в ее дрожащиегубы. – Молчите! Вы что, хотите, чтобы я рассказал, как переспал с вамитам, у Морта?

– Вы не… мы не… – чуть не зарыдала она. – Выне пере…

– А у меня свидетели есть, – нагло ответилДмитрий, сжимая ее так, что затрещали ребра. – Агент Охтин и городовой,бляха номер двадцать восемь [49] . Да-да, у меня острое зрениеи хорошая память. И вообще, я не понимаю, чем вы недовольны. Вы же пришли кМорту, чтобы приворожить жениха? Ну так вы его приворожили!

И он наконец-то смог поцеловать Сашу, потому что силпротивиться у нее уже не осталось.