Книга Убийца с реки Дженеси. История маньяка Артура Шоукросса - Джек Олсен

многие другие его чудачества. Например, набить травы в штаны мальчишке. Или убить множество людей…5.

Неделю спустя во время необычайно откровенного интервью Шоукросс удивил Крауса и Валентайна своим рассказом о шагах, которые он предпринял, чтобы одурачить полицию. Если он пытался притвориться психически больным, чтобы избежать тюремного заключения, то эти признания не соответствовали выбранной стратегии. Он уже допустил, что одной из причин убийства Фелиции Стивенс было желание сбить с толку полицию, выбрав жертвой чернокожую женщину. Теперь же он подробно рассказал о том, как скрывал улики и заметал следы в других делах. И он признал, что по крайней мере одно из его объяснений после ареста было ложным. Он сказал, что идею с бумажником, который пыталась украсть жертва, ему подбросил детектив. «Я просто сыграл на этом», – объяснил он.

«Патология здесь несомненно присутствует, – подумал Краус, – но сомнительно, что какой-либо суд признал бы его юридически невменяемым. Возможно, юридически странным или эксцентричным, если бы такая классификация существовала».

Во время этого второго интервью психиатр узнал, что Шоукросс пощадил жизнь по крайней мере одной проститутке из Рочестера под влиянием сострадания, и это опять-таки указывало на то, что он не был обычным социопатом. Он сказал, что этой женщине было около двадцати девяти лет, она жила на материнское пособие для двоих детей. Она вела себя «немного странно», вспоминал он, и когда они занимались сексом, он ощутил в себе желание задушить ее.

– Знаете, я держал ее за горло, – сказал он, – и она сопротивлялась, а потом говорит: «Прошу, не надо, я принимаю лекарства, и я знаю, что ты тоже их принимаешь». И когда она сказала это, я остановился, сел за руль, сжал руки, чтобы не дрожали, и расплакался. Думал, что же, черт возьми, я делаю. У меня был какой-то шок. Я отстранился и сказал: «Какого хера я делаю?» Понимаете? Потом мы немного поговорили. Она спросила, могу ли я отвезти ее домой. Я сказал, что никаких проблем.

Он утверждал, что тяга к убийству появлялась только после того, как он начинал сильно потеть. «Знаете, все как в тумане, и я начинаю потеть, и вся рубашка мокрая, лицо и волосы тоже мокрые, и как будто что-то надвигается на меня».

Как обычно, разговор зашел о Вьетнаме, и Краус сделал пометку о неуместно проявившемся аффекте уплощения эмоций, когда Шоукросс излагал очередную страшилку – как он помогал уничтожить деревню, «до последней курицы и свиньи», и как «делал что-то с женщинами, которые были там, но не умерли сразу». Тон его изменился – он как будто делился теплыми воспоминаниями.

Закончилась история тем, что лейтенант армии США выстрелил в голову одному из своих солдат, чтобы избавить его от страданий.

– Вы знаете, кто был этот лейтенант? – спросил присутствовавший на интервью Рональд Валентайн.

– Нет, – быстро ответил Шоукросс.

– Вы помните имена тех, кто был с вами?

– Я никого не помню. Я пытался вспомнить тех, кто там был, но не смог.

Краус и Валентайн обменялись взглядами. Ранее они обсуждали его странную неспособность вспомнить товарищей по оружию. Ни имен, ни прозвищ – ни приятелей, ни сержантов, ни офицеров роты. С географией дело обстояло много лучше: «к северу от Контума…», «на взлетно-посадочной полосе прямо посреди долины…», «горный хребет под названием Майл Хай…», «база огневой поддержки рядом с тропой Хо Ши Мина…». Интервьюеры также заметили, что детали рассказов постоянно менялись.

При этом он, похоже, отнюдь не пытался обмануть слушателей или сбить их с толку, говорил спокойно, уверенно, как делегат, предающийся воспоминаниям о съезде, в котором участвовал сам. Создавалось впечатление, что он, возможно, искренне верит в то, о чем вещает. Явный бред наводил бы, разумеется, на мысль о шизофрении, но в таком случае где прочие признаки этого распространенного психического заболевания?

Между тем Шоукросс подошел к тому моменту, когда решил «сделать все сам… стать армией из одного человека».

– Вы хотели убить их всех? – спросил Краус.

– Да… по-своему… Они не знали, что я приду… Я расставлял ловушки, расстреливал их, пользуясь самодельным глушителем.

– Вы хотели стать терминатором-одиночкой?

– Да.

Он рассказал о том, что поначалу состоял в группе по связи с гражданской администрацией, а в итоге стал тем, за чью голову после захвата в плен северовьетнамского лейтенанта была объявлена награда в полторы тысячи долларов.

– У этих коротышек были при себе маленькие арбалеты, они стреляли бамбуковыми штучками. Чтобы пристрелить меня, многого не требовалось.

«Коротышки с отравленными стрелами, – подумал Краус. – Интересно, чем это кончится? Наградит ли он себя Почетной медалью Конгресса?

– У нас там были 155-е и бронетранспортеры, разные подразделения и вертолетная площадка, – продолжал Шоукросс, – и я обычно ходил один со всем своим снаряжением. Как бойскаут с рюкзаком. Брал с собой М-16, семь или восемь патронташей с боеприпасами, иногда гранату или пластиковую взрывчатку С-4. Уходил с базы один… как на охоту.

– Вы были в некотором роде одиночкой? – спросил Краус.

– Ну да, – охотно согласился Шоукросс.

– Никаких приятелей не брали с собой?

– Нет.

Он рассказал о напряжении и тревоге, которые испытал, вернувшись домой с войны.

– Если я видел приближающуюся машину с включенными фарами, то прятался в кусты. Почему, черт возьми, машина едет по дороге? На дороге не должно быть машин. У меня начиналась паранойя.

– Кошмаров, как я понимаю, не было? Снов о пережитом?

– Никакие кошмары с убийствами меня не мучили. Порой снилось, что попадаю в плен.

Такая избирательность сновидений вызывала у Крауса сомнения. Он спросил, тревожат ли его кошмары сейчас.

– Вообще-то нет, – заявил убийца. – В «Грин-Хейвене» я около восемнадцати месяцев посещал сеансы психолога, и это помогло.

Доктор вспомнил, что в отчетах говорилось другое: программа групповой терапии для ветеранов ему надоела, он посетил около трети сеансов и почти не принимал участия в остальных. Как будто поняв, что требуется объяснение, Шоукросс добавил:

– Я был там единственным, кто сидел за убийство девочки и мальчика. Другие ребята много болтали, а я по большей части отмалчивался.

«Если ты по большей части отмалчивался, – подумал Краус, – то как же, черт возьми, они тебе помогли?» Еще одно противоречие. Не было никаких сомнений, что этот человек творчески переосмысливал свой жизненный материал. И все же… в его реакциях и стиле поведения присутствовали элементы искренности.

На протяжении всего долгого интервью психиатр время от времени замечал признаки теплых чувств, о которых говорилось в предыдущих отчетах. Голос заключенного звучал мягко и безобидно, когда он, откинувшись на спинку стула, складывал руки на животе. Время от времени в его речах мелькали искорки юмора.

Вопрос: Клара и Роуз, они знают друг о друге?

Ответ: Ну…

Вопрос: Они обе знали, что вы спите с ними обеими?

Ответ: Я не спал с Кларой. Не получалось. Ха-ха.

Однако непринужденные манеры исчезали, когда интервью шло не по его плану. Если