Книга Королева Виктория - Виктория Холт

Как раз неделю спустя после моего падения ко мне явился за приказаниями вместо Брауна другой слуга.

— А где Браун? — спросила я.

— Сегодня утром он не в состоянии прислуживать вашему величеству. Вот как, подумала я. Значит, накануне он был немного «застенчив».

— Хорошо, — сказала я.

Я его подразню, когда он появится. Но Браун не появился. Днем я послала за ним. Вместо него опять явился другой. И на мой вопрос, где же все-таки Браун, он ответил:

— У него все лицо опухло, ваше величество.

— Опухло лицо? Что случилось? Он упал или что?

Я должна была выяснить, в чем дело, потому что от слуги толком я так ничего и не узнала.

— Я желаю его видеть, — сказала я. — Пошлите его ко мне. Он вошел, и его вид поразил меня. Лицо у него действительно было красное и распухшее.

— Что такое случилось? — спросила я.

— Не знаю, — отвечал он кратко. И я поняла, что он болен. Я велела ему немедленно лечь в постель и послала за доктором Дженнером.

Когда Дженнер осмотрел Брауна, он пришел ко мне и сказал, что у Брауна рожистое воспаление.

— Это опасно? — спросила я. Доктор Дженнер покачал головой.

— Я хочу, чтобы ему обеспечили лучший уход. Наблюдайте за ним сами, доктор Дженнер, и пригласите доктора Рейда.

— Едва ли в этом есть необходимость, мэм… — начал было доктор Дженнер.

— Таково мое желание, — сказала я величественно.

Доктор Дженнер поклонился. Пойдут сплетни, подумала я потому что я приказала лейб-медику лечить Брауна. Но меня это не беспокоило. Браун значил для меня слишком много. Хотя я была очень обеспокоена состоянием Джона Брауна, я очень обрадовалась, услышав, что Елена благополучно родили девочку. Итак, Леопольд стал отцом!

Я должка была посетить мать и ребенка, хотя меня пришлось на руках выносить из экипажа… Увы… это сделал уже не Джон Браун.

Елена уже поправлялась после родов и выглядела здоровой, хотя все еще лежала на софе. У Леопольда был один из его приступов, и врачи предупредили его, что он должен беречься, так что он тоже лежал. А из-за моего нездоровья для меня поставили третью софу. Мы возлежали каждый на своей софе, представляя собой забавную картину.

Принесли ребенка, которым все выразили свое восхищение. Леопольд был в прекрасном настроении, а Елена очень горда собой. Это было счастливое событие, но, когда я вернулась в Виндзор, меня ожидало тревожное известие — Джону Брауну стало хуже.

— Хуже! — воскликнула я. — Но я думала, что его болезнь не очень серьезна.

— Ваше величество, он не в силах с ней справиться.

— Но у него вдвое больше сил, чем у обыкновенного человека.

— Это ему не помогает. Ваше величество, он очень плох. Я очень встревожилась и тут же пошла к нему. Он был на себя не похож и не узнал меня, что-то бормоча в бреду. О нет, подумала я, это уже слишком!

Но, увы, то, чего я боялась, произошло. На следующее утро мне сказали, что ночью Джон Браун умер.

Я не могла этому поверить. Еще одна смерть. Еще недавно я потеряла моего дорогого друга лорда Биконсфилда. Джон Браун был для меня тогда такой поддержкой… а теперь и его не стало.

Этот удар ошеломил меня. Я нигде не могла найти утешения. В семье никто не разделял моего горя. Они никогда не любили его и осуждали мои отношения с ним. Они ничего не понимали. Они называли его одним из слуг. Он никогда не был слугой. Он был другом.

Я хотела соорудить какой-нибудь памятник ему. Сэр Генри Понсонби явно чувствовал себя неловко. Он делал осторожные намеки на то, что мы не должны давать прессе повод. Если его смерти будет уделено слишком много внимания, появятся вредные домыслы о моих отношениях с ним.

Мне это было безразлично. Мне надоела пресса и надоело умиротворять непостоянную публику. Они прислушивались к клевете и злословию; а когда Берти был на грани смерти, а на меня совершили покушение, они вдруг обнаружили, что горячо нас любят. Чего стоит такая изменчивая привязанность? Только такие друзья, как лорд Биконсфилд и честный Джон Браун, имели значение.

По моему приказу была воздвигнута статуя Джона Брауна в Балморале. Я поручила лорду Теннисону сочинить надпись. Вот она — «Друг, нежели слуга, отважный и правдивый. Он долгу верен был до самой до могилы».

Я обнаружила, что Браун вел дневники, и, вспоминая, как прекрасно написал сэр Теодор Мартин «Жизнь принца-консорта», я попросила его написать биографию Джона Брауна. Я полагаю, на сэра Теодора оказали давление, поскольку он отказался от моего предложения под предлогом болезни жены. Я догадалась, что сэр Генри был добрый друг, но он всегда переживал из-за сплетен о Джоне Брауне и не хотел бы их нового выплеска, что, по его мнению, было неизбежно, если бы вышла книга о Джоне Брауне.

Так как Теодор Мартин отказался написать книгу, я пригласила некую мисс Макгрегор, чтобы она отредактировала дневники вместе со мной.

Себе в утешение я опубликовала продолжение «Страниц из дневника» под названием «Новые страницы из дневника нашей жизни в Шотландии».

По поводу выхода книги в свет я получила множество поздравлений, но в моей семье все были шокированы. Старая герцогиня Кембриджская сказала, что книга вульгарна, скучна и написана на плохом английском. Я всегда терпеть не могла эту женщину! Даже у Берти возникли возражения.

— Это все очень хорошо для семейного круга, — сказал он, — но не для широкой публики. Это все очень личное, — добавил он.

— Я думаю, людям это интересно.

— Они и так слишком интересуются нашей жизнью. — В моей жизни нет ничего такого, чего бы я могла стыдиться, — сказала я, и Берти понял мой намек. Я прибавила, что лорд Биконсфилд восхищался «Страницами». Возможно, потому, что он сам был писатель и разбирался в таких вещах. Он часто говорил о нас как о собратьях по перу.

— Он всегда умел льстить. Я слышал, что однажды он сказал, что каплю лести любят все, а особам королевской фамилии подавай ее ведрами.

Я улыбнулась. Я вполне могла поверить, что он так и выразился. Но ему действительно очень понравилась моя книга. Он понимал то, чего никогда не понять таким людям, как Берти, — желание выразить себя в творчестве.

Я догадалась, что образовался настоящий заговор против написания и издания книги о Брауне. И я подозревала, что сэр Генри был во главе его. Конечно, у него было много сторонников. Сэр Генри сказал, что посоветуется с епископом Рипенским, доктором Камероном Лизом из Эдинбурга.

— Эти люди разбираются в таких делах, ваше величество, — сказал он.

Затем он привлек еще и лорда Роутона. Что бы сказал Браун, думала я, если бы он об этом знал. Такие важные персоны занялись его скромными писаниями.

Доктор Лиз сказал, что было бы желательно отложить создание такой книги. Рэнделл Дэвисон, настоятель Виндзорского собора, поддержал его; он также высказал мнение, что не следует более публиковать «Страницы из дневника».