Книга Проспать Судный день - Тэд Уильямс

— Это идеальное место, — сказал я. — Тебе понравится.

— Уверена… да.

Она заставила себя сосредоточиться на том, чтобы переставлять ноги.

— Мне туда друг помог устроиться, несмотря на все дерьмо.

Я понял, что действительно могу сказать это всерьез.

— Была куча дерьма, как выяснилось, но и друзей у меня хватало.

Она меня не слушала.

— Где твоя машина? Эта? О, Бобби, нет же!

— Без комментариев, — сказал я с тихим достоинством, вроде бы. — Она ездит. Она довезет нас туда, куда нам надо.

Она повернулась ко мне, мило пряча ухмылку, которая уже начала расплываться у нее на лице.

— Нет, правда, классная, Бобби — такая желтая! Но куда мы едем?

— Говорю тебе, идеальное место. Мой друг помог мне его найти и держать в тайне, и я только что выяснил, почему, так что у меня есть место, где я буду с тобой и где ни Небеса, ни Ад нас не потревожат.

Я ухмыльнулся.

— Не беспокойся, обстановка тебе понравится. На самом деле, это твоя квартира.

ЭПИЛОГ

Да, я понимаю, вы любите подробности, но на этот раз их не получите. В смысле, ладно вам, неужели у вас нет воображения? Скажу только вот что. Мы едва удержались, чтобы не раздеться до того, как войти в квартиру, и даже не дошли до спальни (это случилось только ранним утром субботы). Мы сломали диван, опрокинули кофейный столик, сорвали пару очень красивых шелковых занавесей, и это было только начало.

Позже мы лежали на ковре, обнаженные и блестящие от пота. Мне в ребра упиралась подставка опрокинутой настольной лампы, что было слегка неудобно, но у меня не было сил пошевелиться. А еще я уткнулся лицом в шею Каз, за ухом, ощущая щекой ее пульс, который наконец-то начал замедляться до нормального.

Не в обиду Всевышнему, но это мой идеал Небес.

— Что будем делать? — спросил я, когда смог перестать вдыхать аромат разгоряченной Каз достаточно, чтобы говорить. — Что будем делать, когда наступит вечер воскресенья?

— Будем делать то, что нам сказали, — ответила она. — Ты посадишь меня на поезд, и я волшебным образом вернусь в Каинос. Потому, что потом мы будем делать это снова. И снова. И снова…

— Но я не хочу тебя отпускать. Я хочу, чтобы ты жила со мной, здесь, а не возвращалась в холодное, пустынное и безлюдное место. Я не хочу снова упустить тебя.

Она долго молчала, но это не было мрачным молчанием, которое я так много раз был вынужден терпеть в прошлом, молчание безнадежности.

— На самом деле, мне там начинает нравиться, — сказала она. — Очень красиво. И люди есть. Все пилигримы выжили — благодаря тебе, Сэму и Харахелиэлю.

— Как ты смеешь называть мальчишку его полным именем. Он и от меня этого ждет.

Я потер щеку о ее шею.

— Тебе действительно там понравилось?

— Там спокойно. Бобби, после сотен лет в Аду это просто счастье. Погода настоящая, она меняется. Меняется! Один день солнце светит, другой — дождь идет, и вода настоящая. Чистая вода!

— Ага, понял. Я попал под пару ливней в Аду. Аттракцион в парке отдыха по сюжету «Мести Монтесумы».

— Но не только это. Люди, которые там живут, имеют цель в жизни. Они восстанавливают все, а когда они закончат это, то пойдут дальше. Создадут нечто новое. Новое, никем еще не виданное. Когда я там, я становлюсь частью этого.

Интересно, что же сделали пилигримы с Каз, подумал я. Они не могут знать, что она была демоном, или могут?

— Значит, Караэль просто… позволил этому случиться? Не вмешивался?

Я рассказал ей о том, что узнал недавно, когда мы, в какой-то момент, шатаясь, ходили на кухню, чтобы найти воды и еды.

— Я не знаю. Пока что, да.

— Ха. Слыша, как ты говоришь об этом, я почти уже хочу отправиться с тобой туда.

Мысль о том, что она в воскресенье отправится туда без меня, заставила меня обнять ее еще крепче.

Она рассмеялась.

— Я не думаю, что тебе подойдет это место, Бобби. Ни одного темного переулка или дешевого кабака на всю планету.

— Эй, мне не только это в жизни надо!

— Шучу.

Она протянула руку и погладила меня, показывая, что ей жаль. А потом крепко сжала меня. Ей было очень, очень жаль.

— Я была бы рада быть с тобой где угодно, возлюбленный мой ангел.

— Все равно он не позволит.

Я прижал ее к себе, поражаясь, насколько же мы подходим друг другу, будто два кусочка головоломки, вышедшие из-под резца единым целым, но потом разделенные на многие годы.

— Караэль не кажется мне парнем того сорта, который мыслит категориями сентиментальности или даже веселья. Он намеренно держит меня под рукой.

— Знаю. Это меня и пугает.

— Почему?

— Потому… ой, давай не будем говорить об этом. Сделаем вид, что у нас есть только это время, эти выходные, и не будем терять ни секунды.

У меня похолодело внутри, и я немного приподнялся, отрываясь от нее.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

Она с тревогой поглядела на меня, и на мгновение мне показалось, что я увидел в ее глазах прежний ужас, но ее глаза расширились, когда она поняла мои чувства. Улыбнулась, и я понял, что все нормально.

— О, нет, Бобби, я ничего не имела в виду! Мы будем делать то, что нам скажут, и будем видеться снова и снова. Я просто не хочу тратить много времени на разговоры. Есть способы общения получше.

Я увидел, к чему она клонит, вернее, почувствовал.

— О'кей, ты права. Нельзя заниматься этим через низзика.

Она действительно была права. У нас были дела поважнее, чем беспокоиться о том, чего от нас хочет наше начальство или что будет дальше. Только дурак идет в Рай, затаив обиду и выискивая уродство среди красоты. Я долго был таким дураком, но теперь я заслужил небольшой отдых. Как каникулы, или…

— Это праздник, — сказал я, поворачивая ее к себе, чтобы снова насладиться ее нагим совершенством. Поцеловал в прохладные мягкие губы. — Слово «праздник» раньше означало в английском «святой день».

Моя женщина-демон потянулась ко мне.

— Ты точно слишком много болтаешь, Крылатый. Думаю, пора снова на время перестать болтать.

И снова она была права, а я был прав, послушав ее. На самом деле, хотя бы в эти краткие, ускользающие мгновения в мире все было правильно.

Такое случается не слишком часто, конечно же, и те, кому ведома Бесконечность, говорили мне, что это никогда не длится долго. Нам надо хватать это, пока оно есть, и держать так долго, как только можно, поскольку это единственное добро, в котором мы можем быть уверены.