Книга Звездные изгнанники - Андрэ Нортон

Она права. Однако я помнил, как на нее подействовала находка, и не хотел отдавать ее.

— Какое, по-твоему, это имеет отношение к Чащобе? — попытался я увести разговор в сторону.

— Возможно, никакое, а возможно, самое прямое. Она очень древняя, восходит к самому началу. Она принадлежала другому народу, и, может быть, они знали... Разве ты не понимаешь, — голос ее звучал настойчиво, — нам нужен ключ, проводник...

— К чему? Мы этого не знаем...

— Должны узнать. — Она снова протянула руку, и, чтобы не бороться с ней, я отдал цепочку.

Она поднесла металлическую цепочку к огню. Когда свет коснулся цепочки, ее собственное свечение померкло. Илло по очереди дергала за каждое звено, как будто проверяла цепь на прочность, как проверяет человек веревку, которой собирается доверить свою жизнь.

— Никакого излучения — по крайней мере известного нам, — сказала она наконец. — В ней есть энергия, да, но другого типа.

— Какого? — Теперь я очень жалел, что не выбросил находку, когда мы нашли ее на равнине, не отправил назад в забвение у корней трав.

— Это энергия, родственная способностям эсперов, — спокойно ответила она. — Ты должен знать, что человек, обладающий таким даром, излучает энергию. И она воспринимается целительницами.

Насколько я знаю, она говорит правду. Но чтобы неодушевленные предметы, такие как эта цепь, могли содержать подобную энергию — это совсем другое дело. Илло продолжала перебирать звенья цепи. Потом положила на ладонь табличку со сложной гравировкой, похожей на путаницу ветвей, вдоль которой мы шли весь день.

— Пока не чувствую! — Она медленно раскрыла пальцы, которыми сжимала пластинку. — Но она сообщит мне! — В голосе ее звучало торжество, и огонь в глазах был не просто отражением пламени костра. — Это... это ключ! Мне нужно уснуть с ним, и мы узнаем больше. — Она снова крепко сжала металлическую цепочку, и я понял, что она мне ее не отдаст. Тем не менее меня тревожило то, что она держит ее в руке.

Ключ — но к чему? Я оглянулся через плечо на темную массу Чащобы. Эта растительность стеной встает на пути человека. Если цепочка — действительно ключ, открывающий эту стену... Но думать так глупо.

Илло больше ничего не сказала. На лице ее словно снова появилась маска. Девушка свернулась на своей постели из травы. И когда легла, я увидел, что рука с зажатой цепью лежит у щеки. Это неправильно, опасно... мысли смешались в моем сознании. Но я не осмелился отобрать у нее цепочку, словно Илло, сосредоточив свой дар, отгородилась стеной от всякого вмешательства.

Я отошел от костра туда, где паслись тары. Витол поднял большую голову и фыркнул, я воспринял это фырканье как приветствие, провел рукой по теплой спине, на которой уже появились пучки длинной зимней шерсти

Витол — часть того нормального мира, который я знаю всю жизнь. Приятно стоять рядом с большим животным, вдыхая запах его шкуры, чувствуя под рукой его шерсть. Это реальность. Но меня все сильнее — с того момента, как я вошел в Мунго, — а теперь все острее и острее преследует чувство: отчасти страх (я это признавал без колебаний), отчасти любопытство, вечное стремление странствующего найти новый путь и одновременно желание отомстить тому, кто превратил эту обширную землю в землю смерти для моего вида. Наверное, все это смешалось.

Я знал, что утром пойду дальше, пройду бесконечной тропой вдоль Чащобы, охотясь за тем, что не существует, — за проходом в нее. Но зачем? Похоже на историю из ленты. На несчастного возложен немыслимый поиск, и он под нечеловеческим давлением вынужден доводить его до конца.

Вур. Планета когда-то казалась такой открытой и гостеприимной... но, может, она никогда не предназначалась для нас... я яростно покачал головой, словно отмахиваясь от этого коварного предположения. У каждой планеты, колонизированной людьми, рано или поздно обнаруживались проблемы. Потребность господствовать, покорять — врожденная потребность человека — заставляет нас превращать враждебные планеты в подобие Терры, в дом. Ни одна планета не оказалась раем, лишенным всяких опасностей. Некоторые оказывались хуже безвоздушных обожженных миров. Такие планеты мы могли только подвергнуть посмертному вскрытию —-и тогда там ничего не было.

Я почесал у Витола между ушами, и он довольно фыркнул и толкнул меня головой с такой силой, что чуть не сбил с ног. Костер показался мне смыкающимся глазом — или, может, это сказывалась усталость. Ну, в любом случае мы ограничены припасами, как я уже дал понять Илло. Как только вода в канистрах — их несет на себе Витол — достигнет определенного уровня, который я нацарапал на стенке, придется повернуть на юг.

Подбросив в костер последнюю охапку сухой травы, я вытянулся и укрылся одеялом. Впрочем, странное тепло, сопровождавшее нас весь день, дотягивалось и сюда, далеко на равнину.

Я ворочался на постели. Хоть и устал и привык спать в новых местах, если только они под открытым небом (мы, странствующие, не любим спать в четырех стенах), меня не оставляли тревожные мысли. Я повернулся на спину и лежал, глядя на звезды. Я много раз видел их ночами. Но только тогда не был... один. Хотелось забыть то ощущение одиночества, которое я испытал после смерти отца.

Снова я вел это сражение. С самого раннего возраста — с того времени, как вообще могу себя вспомнить, — отец готовил меня к этому одиночеству. Происшествия и несчастные случаи нередко сокращают число странствующих. О человеке могут спросить в Портсити, припомнить разговор с ним при случайной встрече на равнинах, но судьба его так и останется неизвестной. Отец постоянно учил меня со всем справляться самостоятельно. И если оплакивал смерть моей матери и других жителей Мунго, никогда не делал этого открыто. Как я уже сказал, он не следовал законам определенной религии, не исполнял никаких ритуалов. Но один или два раза говорил мне, что верит: жизнь, какой мы ее знаем, лишь часть чего-то большего, чего-то такого, что мы не в состоянии воспринять, и что смерть нужно принимать как открытую дверь, а не как прочно запертые ворота.

У Илло после гибели Рощи Бура осталось даже меньше, чем у меня. У нее не было родственников, которые могли бы сохранить у девочки ощущение нормальной жизни. Я думал о том, что она испытала, когда ее пытались заставить вспомнить. То, что она все-таки нашла свое место в жизни, приобрела дар, свидетельствует о ее мужестве и устойчивости рассудка.

Мысли вернулись к тому, что она делает сейчас — спит с этой злополучной цепочкой, найденной в траве. Может, попробовать отобрать у нее цепочку, пока она спит? Да спит ли она? Или это какой-то транс? Должен ли я?..

Я хотел это сделать, но обнаружил, что не могу. Мною овладело какое-то оцепенение, и я не мог пошевельнуться. И вот медленно, продолжая размышлять, закрыл глаза и уснул.

Прямо передо мной Чащоба, а за ней, вернее, прямо во мне, какая-то могучая сила, какое-то принуждение посылает меня вперед, прямо на эту страшную колючую преграду, переднее ограждение с шипами, способными пронзить плоть, выколоть глаза. Я закрыл руками лицо, пытался вырваться, освободиться. Но продолжал идти вперед, словно передо мной дорога, такая же открытая, как на равнинах.