Книга Обрученные с Югом - Пэт Конрой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сэр, я полагаю, что ураган разразится над Чарлстоном, — отвечает метеоролог. — Точнехонько над нами.
Поскольку я живу к югу от Брод-стрит, то считаю своим долгом защищать эту уникальную и очень хрупкую часть города. Молли и Фрейзер уже отправили детей с Чэдом в летний дом в горах, штат Северная Каролина. Сами женщины решили переждать ураган в доме Найлза и Фрейзер, который находится на Уотер-стрит, недалеко от поворота на Чёрч-стрит. Родители и Чэда, и Молли категорически отказались покидать родной город в минуту испытаний, и дети, как ни старались, не смогли переубедить стариков. По их словам, фамильные дома выдерживали штормы с Атлантики на протяжении веков, и покидать город, чтобы переждать опасность в горах, — это, мягко выражаясь, малодушие. У Фрейзер разыгрался с родителями яростный спор, который стариков довел до отчаяния, а дочь — до слез. Все в городе жили с натянутыми нервами, на грани срыва.
Я как раз работаю над статьей об урагане, о подготовке к нему, когда звонит моя мать. Она находится в состоянии сильного возбуждения, что с ней бывает не часто. Она говорит, что Молли хочет забрать ее на Уотер-стрит. Мать требует, чтобы я подтвердил: она находится в здравом уме и здравом теле, в состоянии сама принимать решения и распоряжаться собой. Она не намерена покидать свой дом и сад, оставляя их на растерзание какому-то урагану, названному в честь экзальтированного и мелодраматичного французского романиста.[126]Вторя разговорам, которыми полнится город, я напоминаю матери, что она живет на самом берегу соленого озера. Если «Хьюго» пройдет над городом, то это случится ночью, во время высокого прилива. Приливная волна может достичь двенадцати футов, и тогда ее дом, ее сад и она сама окажутся под водой. Как единственный сын, я приказываю матери послушаться Молли, пойти с ней, и обещаю, что навещу их на Уотер-стрит. Советую матери собрать самые ценные вещи и взять с собой, сколько сможет, продуктов и воды. Она спрашивает, уж не считаю ли я ее обузой, безмозглым животным, и в ее голосе я улавливаю первые нотки безумия, которое вскоре охватит весь город.
Все дороги и улицы, ведущие из города, забиты автомобилями — люди охвачены желанием бежать во что бы то ни стало. Днем поднимается ветер, реки покрываются белыми барашками пены, их воды неистово сливаются. Повсюду расклеены самодельные предупреждения, но в них нет никакой необходимости. Я подъезжаю к тому месту на Фолли-Бич, где собрались виндсерферы и укрощают величайшие в истории волны. Поедая устриц, которых подали мне напоследок владельцы лавки на острове Боуэнса перед тем, как закрыть заведение и отправиться в Колумбию, я записываю в блокнот свои впечатления о запруженном автомобилями, покидаемом людьми городе. По радио и телевидению слышно одно зловещее слово: «Хьюго». В четыре часа дня я двигаюсь по пустынным улицам, ведущим к центру. Одно можно утверждать с уверенностью: в город не едет никто, все пытаются выехать из него. Трудно представить себе более апокалиптическую картину.
Проезжая по безлюдной Ист-Бэй-стрит, я замечаю, что птицы замолкли, чайки попрятались. Карпы в моем пруду ушли на самое дно и залегли там, поблескивая спинками с золотистыми крапинками. Ветер дует порывами, воздух пропитывается влагой. Я загоняю машину в старый гараж мистера Кэнона в переулке позади Трэдд-стрит, хотя вряд ли и машине, и гаражу повезет уцелеть, если придет ураган. Зайдя в дом, перехожу из комнаты в комнату и выискиваю вещи, которые мне особенно дороги или пробуждают воспоминания. И тут выясняется, что я люблю весь этот дом целиком, люблю каждую мелочь в его уютных стенах. Дом невероятно дорог мне, он служит уроком, что жизнь с равной легкостью может обернуться удачей, а может — бедой. У меня не было никаких прав на этот дом, и тем не менее он стал моим, стал прибежищем моей души, таким нарядным, таким красивым. Мне невыносима мысль, что он будет разрушен. Я крест-накрест заклеиваю скотчем изящные окна. Заперев резные двери, покидаю этот дом, эту любовь своей жизни, в минуту злейшей опасности и отправляюсь к Уайтхедам. Я молюсь за свой дом и прошу призрак Харрингтона Кэнона оберегать его в мое отсутствие.
— Детей у меня нет, — шепчу я себе, шагая вдоль Чёрч-стрит, по обеим сторонам которой трепещут пальмы, содрогаются от древнего ужаса дубы. — Моя жизнь наполовину прожита. Как я прожил ее, зачем?
Солнечный свет становится неестественным, нереальным, почти черным. От городских камней исходит ощущение обреченности и смирения. Соседи в моем квартале остались пережидать ураган у себя, и там царит какая-то странно-праздничная атмосфера. Из одного окна слышна музыка Вивальди, обрывки которой разносят усиливающиеся порывы ветра, из другого — голос Эммилу Харрис,[127]которая поет «Queen of the Silver Dollar». Кое-где в глубине комнат поблескивают экраны телевизоров, там речь идет только о «Хьюго». Никогда раньше не видел я Чарлстон униженным или напуганным, ни разу за всю свою жизнь. Наверное, что-то похожее творилось только во время Гражданской войны, когда эскадра северян непрерывно обстреливала город. Я ощущаю приближение урагана каждой клеткой тела, словно оно превратилось в датчик для регистрации земных катаклизмов.
На балконе второго этажа раздается стук, поднимаю глаза и вижу мужчину средних лет с банданой на голове, который пытается проникнуть в пустующий дом. Возможно, это первый мародер в городе, но, видит бог, не последний. Останавливаю патрульную машину и сообщаю полицейским адрес, но они ведут себя так, словно совершающийся сию минуту грабеж не представляет для них ни малейшего интереса. Их рация захлебывается от приказов начальства. По звуку сирены понимаю: к кому-то спешит «скорая помощь». Мелькает мысль: а где сейчас Старла? Успокаиваю себя тем, что она уже далеко, и выкидываю ее образ из головы — этим искусством я овладел в совершенстве.
Открываю ворота дома на Уотер-стрит, переступаю порог и оказываюсь посреди мирка, к возникновению которого тоже приложил руку. Ветер захлопывает дверь за спиной. Вхожу в холл, где вокруг телевизора собрались обитатели нашего ковчега. Сделанные со спутника фотографии «Хьюго» наводят ужас. Кажется, размерами он превосходит весь штат Южная Каролина.
— Он ни за что не обрушится на Чарлстон, — заявляет Уорт Ратлидж, ни к кому не обращаясь. Я уже успел забыть эту интонацию всезнающей уверенности в его хорошо поставленном голосе. — Он повернет к северу после того, как пересечет Гольфстрим.
Уорт недавно сломал бедро, играя в гольф в Чарлстонском загородном клубе, и до сих пор передвигается в кресле-коляске. Раздражительность присуща его натуре от рождения, но после несчастного случая она усугубилась. Инстинктивно я всегда избегал Чэдуорта Ратлиджа-девятого, и перспектива провести незабываемую, судя по всему, ночь под одной крышей с этим ничтожеством голубой крови меня не радует. Пока пятый канал передает неутешительные новости, Молли на кухне готовит ужин, а Фрейзер разносит аперитивы испуганным телезрителям. «Унесенные ветром» репортеры с растрепанными шевелюрами на фоне бурлящих пенных барашков выкрикивают данные о скорости ветра. Семь часов вечера, наши глаза прикованы к ужасному оку «Хьюго», который, следуя недоброму капризу, угрожает затянуть Чарлстон в свою чудовищную воронку.