Книга Покажи мне дорогу в ад. Рассказы и повести - Игорь Шестков

Рядом с канцлершей в правительстве Германии вдруг забегала и затараторила вторая Меркель. Казалось бы, это должно было привнести в работу правительства хаос. Отнюдь! Они мирно разделили полномочия. Например, если первая, исконная Меркель, уезжала на две недели с официальным визитом в Индию, вторая Меркель — возглавляла заседания правительства в Берлине.

Поговаривают, что есть еще две, но я не верю.

В небе над нами уже давно летают три одинаковые Луны.

А где-то между Юпитером и Сатурном астрономы обнаружили вторую Землю и даже обменялись с ее обитателями радиосообщениями. Те, далекие от солнца земляне, пожаловались на то, что там холодно и скучно. Страны европейского союза уже спорят о том, как будут распределены между ними новые беженцы.

Позавчера я, к своему вящему ужасу, обнаружил, что недалеко, за кладбищем, на заброшенном земельном участке стоит двойник моего дома.

Нашей трехподъездной бетонной коробке — около сорока лет. Краска на стенах местами облупилась, швы между блоками обнажились. Двойник выглядел точно таким же сорокалетним бетонным ветераном, ни на год не моложе. И краска также облупилась и швы обнажились. Рядом с ним я испытал что-то вроде пространственного дежавю.

Инстинктивно нашел глазами окна на седьмом этаже. Да, сомнений быть не может, занавески те же. Бежевые, с квадратиками. В окне спальни — оставленная там висеть с прошлого рождества — красная звезда.

Решил, во что бы то ни стало, повидаться с самим собой.

Но сразу зайти не решился.

Меня остановил страх. Я боялся, что если мы посмотрим друг другу в глаза, то нарушится какой-то фундаментальный физический закон и… произойдет аннигиляция. Мы исчезнем или весь мир.

Вчера переборол страх и пошел. Туда. К самому себе в гости.

Был уверен, что мой двойник меня уже ждет.

Как я и предполагал, мои ключи подошли и к подъездной двери и к квартирной.

Вошел без звонка.

Обстановка знакомая. Даже телевизор такой же. И ковер. И два кинжала на стене.

Он сидел в итальянском кожаном кресле и ел бронзовокрасную грушу.

Предложил мне жестами сесть в кресло напротив и полакомится сочной курагой, лежащей на блюде. Блюдо покоилось на изящном старинном столике эпохи рококо. У меня дома такого столика не было. Откуда он его взял?

Двойник мой вызывающе посмотрел мне в глаза, явно для того, чтобы продемонстрировать мне необоснованность моих страхов, вытер губы и руки синим платком и заговорил высоким голосом.

Вежливо, но холодновато, поприветствовал меня, а затем — чуть ли не полчаса уговаривал меня лететь с ним следующим рейсом на Фобос. Показывал уже купленные билеты. Расхваливал отель, пляжи и публику. Убеждал не забыть взять с собой раскладушку, теплое пальто и ступу. Говорил, что ступа пригодится для приготовления пряностей, потому что суп из бычьих хвостов без пряностей невозможно есть, а тамошние повара ничего в пряностях не понимают и путают иланг-иланг с агар-агаром. А на раскладушке он, так и быть, будет спать сам, потому что на двухместный номер не хватило денег, а отпуск на морском курорте нам обоим необходим как воздух.

На кой черт мне теплое пальто в тропиках — он так и не объяснил.

НОРДРИНГ

Жил я тогда в блочном доме в берлинском Марцане. Была у меня соседка по лестничной площадке, Дорит Фидлер. Тихая такая, неприметная женщина. Бывшая гэдээровка. Не высокая, но и не коротышка, не толстая и не худая.

Сколько лет ей было, когда я впервые ее увидел, — не знаю, может 55, а может и 60, но выглядела она на 42.

Ходила, гордо запрокинув голову.

Короткая стрижка. Брюнетка. Седые пряди.

На ее узком лице застыла вечная улыбка, как это бывает иногда у продавщиц, работников похоронных бюро и педиатров.

Взгляд как бы удивленных карих глаз спокойный, уверенный… но с непонятным темным огоньком.

Я говорил ей при встрече: «Халло!»

Старался, по так и не изжитой привычке мачо, вложить в это слово особый интерес.

Она отвечала сухо и кратко: «Халло».

Легкий звук падал и исчезал.

После смерти мужа она жила одна в четырехкомнатной квартире.

Другая моя соседка, все-про-всех-знающая энергичная толстуха рассказывала:

— У Дорит дома — идеальная чистота. Наверное, убирается все время. Ни пылинки, как в операционной. Кухня умопомрачительная, на стенах — фотографии породистых лошадей. В гостиной крест черный с мертвой головой. Книжки про НЛО и Атлантиду. Бюст Одина с двумя воронами. В спальне — драконы китайские бумажные на веревочках. И везде — горшки с цветами. Бегонии. Всех видов и оттенков. Красиво, но… как будто не по квартире ходишь, а по оранжерее. Или по кладбищу поздней весной.

Мы, хотя и жили дверь в дверь, не общались, как это и принято в большом городе. Я занимался своей писаниной, боролся как умел с различными хворями, а госпожа Фидлер жила жизнью молодящейся, не унывающей вдовы. Играла в теннис на платном корте неподалеку, учила английский язык на курсах, регулярно плавала в бассейне, посещала берлинское общество оккультистов «Черная лампа», принимала у себя любовника и гостила все лето в его загородном доме, окруженном ореховыми деревьями и виноградниками, где-то под Дрезденом, — все это поведала мне все та же толстуха…

Даже лифтом не пользовалась, спускалась и поднималась на седьмой этаж пешком.

Друга госпожи Фидлер я ни разу не видел, не пришлось.

Толстуха описывала его так:

— Солидный господин из Штутгарта, высокий и богатый. Вдовец. После объединения Германии купил недвижимость на Востоке. Владелец конного завода. Не иначе как колдун. Приезжает на своей шикарной черной БМВ и забирает нашу Дорит с собой. Кажется, они учились в одном классе в провинции, и она была его первой любовью. Друг в друге души не чают.

Толстуха завидовала фрау Фидлер и не скрывала этого.

— Да, завидую. Потому что она — старая, а здоровье и фигура, как у молодухи. Потому что у меня нет богатого любовника с БМВ и призовыми лошадями. Меня никто не любит, кроме моих крошек…

Крошками толстуха называла своих несносных померанских шпицев, при каждой встрече истошно меня облаивающих и норовивших укусить за ногу.

Так мы и жили — параллельными жизнями пять или шесть лет. С стороны квартиры фрау Фидлер не доносилось ни звука.

А несколько недель назад до меня вдруг дошло, что я давно не видел мою соседку. Случилось это в ванной комнате. После того, как я побрился и зубы почистил. Я посмотрел на себя в зеркало и подумал: «Давно не видел госпожу Фидлер».

Ну, не видел и не видел. Может быть, переехала.

А несколько дней назад опять встретился с толстухой. Она сажала розы на газоне. А шпицы были к ограде привязаны. Поздоровался и заговорил о нашей соседке. Та отвела взгляд, три раза копнула землю тяпкой и сказала: «Ты не знаешь? Она умерла года полтора назад. Заболела. Легла в больницу. Домой не вернулась. Похоронили ее в Грайфсвальде. А квартира стоит не тронутая, потому что наследница, дочка, не хочет разбирать вещи, выбрасывать, ремонтировать. Только бегонии сложила в огромный синий мешок и увезла куда-то. Может, выкинула… Любовник, понятное дело, пропал, может, тоже умер… Да, так все и кончается на свете. Кому мы нужны, мертвые? Могильщикам да червям. И кого теперь тревожит, знала она английский или нет… Нам с тобой тоже не долго осталось небо коптить».