Книга Вакансия - Сергей Малицкий

– Почему вы здесь? – Дорожкин сел, поморщился от боли в ушах, пальцах, лице. – Как вы здесь? Где мы? Где лед? Почему дождь? Почему тепло?

– Тепло, потому что тепло, – пробурчал Дир. – Потому что я лето, по часику, по минутке, по солнечному лучику накопленное, попусту трачу. Плакала моя весенняя шевелюра… Эх, если бы не эта вымразь вокруг… Не так надо согреваться. А после такой прогулки согреваться придется. Ванна горячая нужна. Только не сразу. Сначала надо хлопнуть рюмашечку водочки, ледяной. И только потом, как в животе согреет, идти раздеваться. И сразу – в ванну! В кипяток! Чтобы не розовым даже, а красным стать. И чтобы пот пошел, пошел, пошел… Обмыться, вытереться и срочно горячих сосисок с горчицей и литр темного теплого пива! На следующее утро будешь как зеленый желудь.

– Не, теплое пиво… – поморщился Урнов.

– Хотя бы теплого, – вздохнул Тюрин.

– А вы что тут делаете? – Дорожкин поднялся, принялся разгонять кровь, подпрыгивая и размахивая руками. – Почему здесь?

– Я дурак потому что, – проворчал Урнов. – Чего меня понесло? Угур полез, и я за ним. Спину у меня схватывает, кто, думаю, будет мне ее править, если он сгинет, да я еще и язвенник, опять же никак без Угура, вот я язву и спину свою за ним отправил.

– Так надо, – улыбнулся Угур. – Живешь так, живешь, дорогой, а потом понимаешь: так надо.

– Интересно, – расплылся в улыбке рыжебородый книжник. – Знаешь, лучше один раз увидеть, чем тысячу прочитать.

– Прочитать тоже неплохо, – не согласился Дир. – Я бы, кстати, лучше прочитал бы про это все, чем сюда лезть. Деревьев нет, кустов нет, травы нет. Ничего нет.

– Пришлось, – нахмурился Тюрин.

– Ага, – усмехнулся Шакильский. – Ему Еж сказала, что если он не полезет в дыру, то она какую-нибудь гадость на нем напишет. Я про памятник. Или раскрасит его в какие-нибудь цвета.

– В ядовито-желтый, – улыбнулась Еж.

– Да ладно, – махнул рукой Тюрин. – Можно подумать, что я так уж упирался. И так бы полез. Она ж туда сиганула, как…

– Туда, куда и ты, – понял немой вопрос Дорожкина Шакильский. – Ты не жмурься, там и в самом деле неделя прошла. И Кузьминска прежнего нет. Однако дыра в полу, в которую ты нырнул, осталась. Правда, зарастать стала, теперь уже вовсе, наверное, заросла. Ну да ничего, там Ромашкин остался, охраняет.

– Ромашкин? – удивился Дорожкин.

– А что? – не понял Шакильский. – Хороший парень. Понарассказывал тут. Крепко тебя в оборот взяли. Все предусмотрели, чтобы до той девчонки добраться. Даже твою бывшую сюда вытащили под это дело, мол, если будет кочевряжиться, так и ее в оборот возьмем, никуда не денется. А График, кстати, хороший мужик. Уже добрался до подстанции, запустил, кое-какое электричество, но уже есть.

– Как там… – начал Дорожкин.

– Хорошо, – кивнул Шакильский. – И плохо. Когда ты стал в пол уходить, я как раз Павлика свалил, потом уж стрелять нельзя было, народ в кучу смешался. Шепелев зверем взметнулся, да тут и Неретин чем-то подобным стал, ну и сцепились они в клубок. Уж не знаю, как ты Неретина отрезвил, но схватка человеко-быка и зверюги мне очень понравилась. Все там переломали, как только не убили никого, один только Перов пострадал. Женушка его в обморок упала, когда все это произошло, а он на части рассыпался. Не поверишь, голова отдельно, руки, ноги отдельно. И все шевелится. Шевелилось. Теперь уже нет. Когда Кузьминск кончился, все шевелиться перестало. И знаешь, что было самое страшное? Неретин дерется с Шепелевым, а Марфа сидит за столом и смотрит. Молча смотрит. И ничего не делает. Заломал институтский деревенского. Но человеком тот уже не стал. Так и рассыпался прахом из зверя. А остальные… Адольфыч, Содомский, Быкодоров, Кашин исчезли еще во время драки, карлики тоже, Урнов, который веломастер, их «вольво» нашел в километре за КПП. Бросили. Там же болота, видно, наверх им выбиться уже не удалось. А может, удалось. Ушли куда-то. Что ж, тут же простор. Иди куда хочешь. И наверху простор. Не думай, такие так просто не пропадут. А Урнов доволен. Восстановил газик с постамента, рассекает на нем сейчас. Пока бензин есть. Сказал, что он у него и на самогоне будет ездить.

– А что с городом? – спросил Дорожкин.

– Так все! – пожав плечами, хлопнул в ладоши Шакильский. – Сначала как будто в воздухе лопнуло что-то, а потом треск такой пошел. Мы тоже едва очухались, на воздух вышли, а там уж все рушилось. Эти морды, которые в стенах-то, словно тени, спрыгивать стали и бежать. И сфинксы ушли, и института больше нет. Обычные пятиэтажки стоят, бараки. Жуть одна. Система разморожена, конечно. Но ничего, обживутся. Народу мало осталось. Мы их в один дом собрали, квартир хватило. Кто в деревню ушел к родным. Пытались деревенские мародерством заняться, но Неретин вместе с Мещерским и Ромашкиным живо порядок навели. Короче, обошлись без жертв, кроме Павлика и Шепелева. Большая часть горожан, кстати, не захотела там оставаться. И то сказать, никаких бонусов, кроме свежего воздуха, не осталось. К тому же еще и колхознички все разбежались, да не просто разбежались, а на территории промзоны, там, где все эти ангары были (рухнули они, кстати), поставили свои чумы или вигвамы…

– Корки, – поправил Шакильского Дир.

– Неважно, – отмахнулся Шакильский. – И теплицы к рукам прибрали. У них там дело пойдет. Так вот большая часть горожан, с рюкзаками да на лыжах пошли на север. Детишки все в тепле, на санках. Там же и эти пациенты из клиники, и кое-кто из деревенских. И Алена, крестница твоя, вместе с маменькой. Ох, поминали тебя, Дорожкин, незлым тихим словом. Но ты же на благодарность и не рассчитывал? Кстати, многие только потому ушли, что телевизоры-то работать перестали в городе. Все.

Короче, Ска с Гроном их повели. Вэй остался, осуществляет связь Неретина с колхозничками. А те, что ушли… Выпихнут их, как и меня под Тверью, наверх, а обратно уж дороги не будет. Интересно, что они рассказывать будут – где жили да что делали? Я, кстати, думаю, что Ска мог бы теперь их и возле Кузьминска поднять, но вот повел же. Эти как раз очень злы на тебя, очень. Да и те, что остались, рассыпаться в благодарностях не будут.

– И я их понимаю, – поежился Урнов.

– А я нет, дорогой, – не согласился Угур Кара.

– Да, – добавил Шакильский. – Еще и на кладбище все стало тихо. Нет больше мертвецов. Ну там питомцы Неретина стараются в благодарность ему, закапывают.

– Что же? – спросил Дорожкин. – И чудес больше нет?

– Ну… – Тюрин протер очки. – Как похвастался Мещерский, у его жены спина уже нормальная. И Ромашкин перекидываться перестал. Но Марфа как была Марфой, так и осталась, говорят, пошла к Лизке Улановой после всего, мириться. И вот мы с Ежом пока еще все видим. Куда пойдем-то. Можешь идти?

– Могу, – кивнул Дорожкин. – Где чернее всего, туда и пойдем. Сань? Ты все еще хорошо слышишь? Нужно идти туда, где кто-то дышит. Тяжело дышит. Как огромная туша, что двинуться не может. Как паразит. Понимаешь?