Книга По ту сторону жизни - Екатерина Лесина

— Тогда надо подготовить ей дом… еще один.

Здешние дома, возведенные из серого камня, были строги и темны. Они напоминали мне то самое платье, в которое меня облачили служанки, — тяжелое и тесное.

Пусть. Так надо. Он сказал, а я верю и буду терпеть.

— Уже недолго осталось, — мой муж умел улыбаться, и в глазах его загорались алые искры силы. — Потерпи…

Терплю.

И склоняю голову, позволяя водрузить на нее тяжелый венец. Целую крест. Иду за толстым жрецом, который поглядывает на меня со смесью любопытства, отвращения и брезгливости. Я прощаю ему…

На плечи ложится меховая шуба. А муж мой, прижав меня к себе, говорит:

— Теперь никто не осмелится косо на тебя посмотреть…

Осмелятся. Мы оба знаем. Но… этот обряд по обычаю его земли защитит меня и перед законом, и отчасти перед людьми. Поэтому… пускай.

Он насыпает мне в ладонь монеты, звонкую медь, в которой поблескивают кусочки серебра.

— Радуйтесь! — Я уже немного понимаю жесткий неприятный язык его народа. — Славьте баронессу…

Я кидаю монеты. Черпаю и кидаю.

Люди воют. Бросаются под ноги. Затевается драка и льется кровь… пускай, этой земле кровь нужна. И я, улыбаясь уже по-настоящему счастливо, зачерпываю новую горсть. Пускай… вечером мы вернемся в храм. И принесем новые дары.

Он сам разрежет руку, пустив себе кровь.

А я, встав за спиной, произнесу слова, которые уже однажды сказала, пробуждая ото сна ту, что стала частью меня. И она, оглядевшись, увидит, что новый дом построен.

И это хорошо…

Я моргнула. И коснулась щеки, стирая прикосновение прохладных губ. Осмотрелась… Монк, Вильгельм… Диттер с кольцами. Я сама. Букет в руках. Изморозь на стекле. Ощущение некоторой неправильности.

Он был мертв, мой предок. Он был мертв, когда вернулся в эту землю и привез с собой не только новую жену, но и новую богиню. Он… он никак не мог иметь детей. Тогда откуда они взялись? Те трое сыновей, о которых повествуют семейные хроники. Или… я ведь уже поняла, что хроникам доверяют далеко не все.

Значит…

Нет, речь вряд ли пойдет об измене. Мне показалось, что девушка была искренне привязана к своему супругу. Да и он смотрел на нее с явной нежностью.

Значит…

Они просто нашли кого-то подходящего.

И привели его к богине…

Или ее.

— Все хорошо? — Диттер спугнул важную мысль, но я простила его.

— Все. Хорошо. Наверное… нам… стоит прогуляться в одно место. И спросить… если нам, конечно, ответят…

Дом усмехнулся. Он, созданный изначально вовсе не для людей, мог бы рассказать многое. Но к чему? Во многих знаниях многие печали.

ГЛАВА 55

А в подземелье мы нашли тетушку. Она лежала, пожалуй, давно, хотя и была еще вполне жива. Ее лицо посерело, а на губах пророс мох, но кто-то позаботился, чтобы жизнь удержалась в этом теле подольше. Это было жестоко.

— Ты… — тетушка глотала собственную кровь. — Это ты… ты виновата… ты должна была уйти… просто уйти…

— И вернуться, — я присела, положив руку на грудь.

Нет, не помогу. Проклятье ее парализовало, но не лишило способности чувствовать.

— Я могу тебя отпустить.

Она смежила веки.

— Это ведь моя сестрица все затеяла, верно? Сейчас… почему? — Я вместе с ней ощущала, как гниет тело, как расползаются мышцы и трещат под тяжестью их кости.

Я слышала вонь. И сдерживала крик.

— Агна… ее… избаловала… все позволено… сила… сильным сила… слабым… — изо рта тетки пошла кровь, а я с сожалением убрала руку.

Огляделась. Вот как-то… надо было хоть нож прихватить, что ли. Нет, я вполне способна свернуть человеку шею, но вот… ножом было бы сподручней.

— Отойди, — велел Диттер. — И отвернись. Пожалуйста.

Я отвернулась. Мне не сложно. Я слышала мерзкий чавкающий звук… ножа он тоже не прихватил, а вот камень взять додумался.

— Свидетель, между прочим, — Вильгельм был преисполнен странной меланхолии. — А еще, подозреваю, в храме нам будут не рады…

Вздохнул тихонечко Монк.

— Тогда вам лучше уйти, — я повернулась к маленькому жрецу. — Тебе точно. Ты будешь… лишним.

— Нет.

Вильгельм так же молча покачал головой. Диттер и вовсе сделал вид, будто не услышал предложения. А я… я поняла, что все идет именно так, как должно.

Вот лестница. И ступеньки. И голос, зовущий меня. Нет, не по имени. Он взывает к самой сути моей, а потому устоять невозможно. Я и не хочу… не хватало, чтобы я отступила теперь.

Вперед.

Белое платье. Розы… я притащила сюда розы… пускай, авось и пригодятся… если что, хотя бы алтарь украшу. Впрочем, его украсили и без меня: на камне лежала голова. Вполне себе человеческая и довольно свежая с виду, а главное, весьма и весьма знакомая. Герр Герман, стало быть, не сбежал. Что ж… у каждого своя дорога.

— Здравствуй, — сказала я той, которая глядела на голову с немалым удивлением в золотых глазах. — И прости, что задержалась…

— Ничего, — этот голос наполнил маленький храм. — Мы подождали. Мы умеем ждать.

Я говорила, что вкус у моей дорогой сестрицы отсутствует напрочь? Да и разум тоже.

Алые свободные одежды, конечно, хорошо… и ткань великолепная, насыщенного темно-красного цвета… шелк переливается, льнет к бледной коже, вот только кожа эта кажется немного рыхловатой. И пятна краски на нее легли неровно.

Красная.

Конечно.

И золотая, но золота немного. Оно капельками собралось на скулах, поднимаясь к вискам, тогда как алая краска толстым слоем покрывала и щеки, и переносицу, и лоб. Волосы сестрица выкрасила в черный и зачесала, несколько, правда, перетянув, отчего лоб ее казался слишком гладким, а глаза приобрели нехарактерную прежде раскосость.

— Утра доброго, — сказала я, решив все же быть вежливой. — И куда это ты так вырядилась?

Она была боса. И на щиколотках поблескивали браслеты. Они же унизывали запястья, мешаясь друг с другом, сливаясь в один неудобный, полагаю, и отвратного вида золотой ком.

— Склоните головы пред ее ликом, — велела сестрица, вытаскивая из шелковых складок нож. Такой хорошо знакомый нож… стоило припрятать его понадежней, но кто ж знал, мне казалось, что надежней храма места нет, а оно вон как оказывается.

— Ибо грядет время истины!

А пафоса-то, пафоса… и глаза блестят, зрачки расширены… чего она накурилась? Или наглоталась?

— Слушай, что за дурь ты затеяла? — я отпустила руку Диттера, отчаянно надеясь, что у него хватит ума не лезть на рожон. В конце концов, даже я ощущаю, что в этом неуклюжем тельце собрались немалые силы.