Книга Солдат императора - Клим Жуков

Одно но. Всё это казалось Франциско завершённым. Совершенным и завершённым. Друзья навсегда встали бесценными жемчужинами в ожерелье его памяти, где Зарайда царила великолепным рубином. Молитвы же оставались с ним везде и повсюду.

Экватор, межа, водораздел – такие эпитеты он применил к своему настоящему сейчас. После жизнь, если будет, будет совсем иной. Нельзя войти дважды в одну воду, как говорили древние римляне, а они ведали цену словам.

Де Овилла был уверен, что останется воином, поскольку это его судьба. Но не знал, как теперь жить и действовать. Впереди много сражений и походов, но каким образом сохранить в этом огне человека? Для начала, самого себя. И в конце-концов самого себя, ведь это, как знал теперь испанец – самое сложное.

Ну что же. Вызов брошен, вызов принят. Жизнь – хреновая и очень несправедливая штука. А земля наша – самое распоследнее место для веселья и наслаждений. Придется соответствовать условиям нового вызова. Ведь воин всегда воин. Воин не бывает бывшим, ведь это не профессия, даже не диагноз – это порода.

Вот так вот.

На этой жизнеутверждающей мысли, оптимистической, надо признать, изуродованный пейзаж, который так и тянуло назвать натюрмортом, внезапно окончился, и Франциско очутился в своей собственной голове. Без всяких больше фокусов с раздвоениями.

Он ехал по глинобитным улочкам города на коне, собственном боевом коне. Поскрипывало седло, шпоры привычно насторожились возле гнедых боков, готовые в любую секунду запустить смертельную комбинацию «лошадь-всадник» в неудержимый полёт. Правую руку привычно тяготил боеготовный меч, левая тихонько перебирала поводья. Тоже боеготовные, не без этого.

Было темно, звездно. Воняло дымом и кровью. Горизонт занимался заревом грандиозного пожара. Улицы были пустынны, но жизнь ощущалась. Сильнее всего ощущалась, что жизнь эта мучительно обрывается. Вдалеке и не очень, спереди и сзади, слышались разрозненные выстрелы, звенела сталь, ревели и ржали пьяные от крови солдаты. Им вторил вопль и плач насилуемого, убиваемого города. Стон и крики агонии. Какофония сплеталась в непередаваемое аллегро из оперы «Война», часть заключительная «Победа», партия «Три дня гуляем!»

Испанец не сразу сообразил, что это тоже картинка, картинка из совсем недавнего прошлого – ночи сего дня. Страшной ночи в Тунисе.

Император запретил грабить город. Но ярость штурма оказалась не по плечу, пусть даже плечо, вполне мускулистое, принадлежало самому Карлу V. Не совладали и его испытанные военачальники – маркиз делль Васто и герцог Альба. Когда солдаты вломились в бреши и сокрушили слабеющее турецко-пиратское сопротивление, на улицах воцарился злобный и хаотический Марс рука об руку со своими психованными сынками – Фобосом и Деймосом.

Приказ императора попросту забыли, до него ли было! Грабь, насилуй, убивай, жизнь в пехоте – это рай! В самом деле, как же так, испанцы будут набивать кошельки и торбы, а ландскнехты побоку? Утопия! И понеслась!

Главный пациент императорской операции – Хайраддин Барбаросса извернулся хитрой выдрой и опять сделал ноги. Армия турок исчезла как дым. Пленных здесь не брали. А раз война закончилась – долой дисциплину, даешь военную демократию в действии!

Карл не то чтобы опечалился, но в силу данных обязательств восстанавливаемому законному правительству, послал в город немногих офицеров, что бы те, по возможности призывали бойцов к порядку. Возможностей тех было – бык пописал, так что офицерские патрули не сильно утруждались. Тем более, что даже самые стойкие командиры, вроде Конрада Бемельберга и Эриха-Кабана проявили смекалку, адекватно ситуации рассудив, что если бардак нельзя прекратить, его необходимо возглавить. И возглавили. И не они одни.

Франциско де Овилла очень быстро остался без солдат, канувших в ночную круговерть грабежа. Он, тем не менее, остался на маршруте, верный приказу императора и собственной совести.

Ох, как это было небезопасно, в одиночку-то! И турок какой, или алжирец недобитый могли за углом подкарауливать. Но хуже всего были свои братья-бойцы, которые словно с цепи сорвались.

Испанец отлично понимал, что его, в случае излишней надоедливости, просто прихлопнут и концы в воду. И никакая «первая шпага Испании» не поможет, особенно, если за дело возьмется компания из пяти-десяти алебардистов. Хватило бы и трех, впрочем. Крюк за шею – на землю хлоп. Потом алебарду в пах, другую в глаз и всё ценное шась-шась.

Франциско сделал верные выводы, поэтому, во-первых, с коня не слезал. Так он выглядел куда внушительнее в своих роскошных латах и плюмаженосном шлеме – сразу видно офицера. Быстро драпануть можно, опять таки, если что. Во-вторых, лишний раз авторитетом не давил, пресекая лишь отъявленные безобразия.

За час жутковатого патруля он не дал зарезать двух торгашей, мол, ребята, да оберите вы их и всего делов, от кинжала в чужом пузе – не забогатеете. Ребята вроде бы вняли.

Еще одного тощего тунисца другие ребята вознамерились разложить на топчане и злонамеренно оттрахать. Не позволил. Это же содомия, а мы солдаты, а не пидоры.

Группа горячих испанских кабальерос наладилась оприходовать свежеизловленную молодуху в пять свистков. Франциско не позволил, хотя вот это было в самом деле опасненько. Не то слово!

Горячие принялись нехорошо переглядываться, не выпуская при этом кралю, а кто-то даже подобрал с земли протазан. Способный офицер вывернулся, обратив внимание коллег, что краля, скорее всего, больна и запросто подарит на память капель с конца. Оно надо? Какого дьявола не предупредила? Так она же не в зуб ногой! По человечески-то, «моя твоя не понимай»!

На этом благочестивые поступки закончились, и он от души желал себе больше не геройствовать – после выступления с «кралей» натурально тряслись поджилки. Того типа с протазаном запомнил и решил при первой возможности найти и на-ка-зать! Уж очень острые ощущения он доставил.

«А не пора ли выбираться ли из города? Всех не спасти, все равно».

«Ну, хоть кого-то. Они же не виноваты. Люди. Живые. Надо помогать пока можно».

Франциско ехал по городу.

Среди пороховой гари, обваленных ядрами домов, среди пепелищ и пожарищ, среди ужасом раздавленных насельников, среди трупов янычар, и еще более частых трупов горожан. Не смотрел, как солдатня потрошит дома и лавки. Не видел радостно оскаленных харь наемников, внезапно перекинувшихся банальными мародерами, тащившими все подряд. Проехал мимо мальчонки, тщетно будившего распластанную на земле мать, и мимо матери, беззвучно раскачивавшейся на коленях перед тремя детскими тельцами. Отвернулся от парочки, обнимавшейся у амбарной двери, а заодно и мимо пики, пришпилившей обоих к створке. Собрался было одернуть двух цветасто-шелковых ландскнехтов, но не успел – они деловито обезглавили хозяина перед дверьми лавки и полезли грабить.

Такими сценами был полон город. Полон до краев, аж выплескивалось. Город методично и неуклонно убивали. Он сопротивлялся все более вяло, уверенно отходя в мир иной.