Книга Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942) - Владимир Хазан

1. Отчет по расходованию на пар «Кавказ» и на о. Халки казенных средств, вывезенных из гор. Одессы, не утверждая таковой, передать со всеми относящимися к нему документами в Русское посольство в Кле на предмет хранения и передачи его по восстановлении русской государственности на рассмотрение и утверждение Государственного контроля. Краткое извлечение из этого отчета с указанием суммы произведенных расходов по отдельным статьям ныне же опубликовать во всеобщее сведение.

2. Дальнейшее хранение и расходование остатков от указанных в предыдущем пункте настоящего заключения денежных средств, переданных в распоряжение командующего эвакуированными из Одессы в Кль воинскими кадрами, подчинить правилам положения о Полевом управлении войск, признав при этом желательным, чтобы при ассигновании значительных сумм из указанного источника командующий предварительно запрашивал мнение Русского дипломатического представителя в Константинополе.

В. Гурко

Присоединяюсь к мнению В.И.

Председательствовавший на заседании Комиссии

К. Ильяшенко-Синиговский

С подлинным верно:

Начальник Канцелярии Государственного контролера

Сер. Абрамов

Эту копию протокола получил в Париже 22 июня 1919 г. По поводу сделанных В.И. Гурко и К. Ильяшенко добавлений: все постановления на заседании Ликв ком в Константинополе были приняты единогласно.

П. Рутенберг

Приложение VIII

Статья Н, Сыркина «Моя встреча с Пинхасом Рутенбергом»

Печатается по: Syrkin N. Main bagegenung mit Pinkhas Rutenberg // Haint (Warsaw). 1919. № 175.1. 08. S. 3

Перевод с идиша Моисея Аемстера

Для меня была большая, необыкновенная радость, когда я узнал, что Пинхас Рутенберг в Париже, и когда вскоре он пришел увидеться ко мне в отель. За парой бутылок вина – и да не обидится на это пролетариат: была и бутылка настоящего шампанского – мы в хорошем ресторане в тесном кругу провели вечер, где было много-много воспоминаний и споров.

Рутенберг был для меня воскресшим из мертвых. Мы его уже не раз хоронили в Америке. В ноябре 1918 года мне с уверенностью рассказывал эсер и антибольшевик полковник Лебедев, с которым я встретился в Вашингтоне, что большевики несколько месяцев назад расстреляли Рутенберга.

Мы тогда горько оплакивали нашего Рутенберга. И вот я сижу с воскресшим Рутенбергом, бодрым и здоровым, полным кипящих жизненных сил, который смотрит на меня своими умными глазами, идущим своим путем – прямым или кривым, но своим.

Рутенберг – редкое явление в еврейском мире. И именно потому, что он – не человек мудрствований, а человек страстный, человек страданий, ведущих к смерти. Мы имеем большое количество евреев-марксистов – людей, которые готовы выжать все из продуктивных сил ради исторической необходимости и т. п., но их мозг выхолощен и их сердца пусты. Но сколько у нас есть бакунинских натур, настоящих марксистских умов с сердцем, жаждой действия, честностью? Рутенберг – страстная натура действия. Он организовал 9 января 1905 – день рождения русской революции; он шел, а точнее сказать, вел Гапона; он позже осудил Гапона и сам стал жертвой предательства Азефа в игре с Гапоном; годами он жил в эмиграции и печатал в журнале Бурцева «Былое» свою трагическую исповедь, свою главу, вписанную в историю русской революции.

В то время, когда он был успешным инженером в Италии, там, в тиши, у него начала зреть еврейская мечта: сионизм в его полном, абсолютном мистическо-национальном величии – с Эрец-Исраэль, с ивритом, с чудом богоизбранности.

И вот пришла мировая война, и Рутенберг пишет пламенную брошюру о том, что Эрец-Исраэль до тех пор не будет принадлежать евреям, пока они не окропят ее собственной кровью. Он приезжает в Америку с идеей об Еврейском легионе. Но в Америке эта идея не могла получить воплощения, пока страна не была в состоянии войны. Рутенберг задумывается о Еврейском конгрессе. Он агитирует, организует и становится движущей силой движения, что вызывало разную реакцию – от удивления и сочувствия одних (их было гораздо больше) до отрицательного отношения небольшой группы других. Он вскоре стал членом Поалей-Цион.

Революция привела Рутенберга вновь в Россию. Как он мне сейчас рассказал, он все время сожалел, что поехал в Россию, а не остался в Америке, где позже стало набирать силу движение по организации легиона. Ему так горячо хотелось отправиться с легионом в Эрец-Исраэль и поднять еврейский флаг над Иерусалимом!

В России Рутенберг стал своим человеком в правительстве Керенского. Он начал борьбу против большевизма, который стремился установить свою власть посредством объявления мира с Германией. При Керенском Рутенберг стал помощником градоначальника Петрограда по гражданским вопросам. Мне кажется, что он несколько перегнул палку своими строгими декретами и в Городской думе подали против него протест. Но во время большевистской революции он был единственным, кто пробовал организовать сопротивление, пока Керенский уехал на фронт, чтобы вернуться с освободительной армией в Петроград. Но Петроградский гарнизон отказался воевать против большевиков, которые обещали мир и землю. Ленин стал диктатором, и Рутенберг, Бурцев и многие другие революционеры-социалисты были арестованы и посажены в Петропавловскую крепость.

Интересно то, что Рутенберг рассказывает о своих знакомствах в Петропавловской крепости. Он там познакомился с царским министром Щегловитовым, с ярым антисемитом Пуришкевичем и подобными ему типами. При том что их взаимоотношения были корректными, вежливыми, даже джентльменскими, они не стеснялись говорить друг другу правду в глаза. «Будь моя власть, я бы расстрелял вас в течение 24 часов», – таким «дружеским» заявлением заканчивал Рутенберг свой разговор с Пуришкевичем. «А будь у меня власть, тогда я расстрелял бы вас в течение 24 часов», – платил той же монетой Пуришкевич.

При обоюдном обмене столь изощренными «комплиментами» противники, собственно говоря, уже не испытывают непримиримой вражды друг к другу. Натянутая струна страстей лопнула, и возникли новые отношения, отношения, направленные как бы навстречу друг другу, со временем они могут стать более мягкими и человечными, даже уважительными.

В марте 1918 года, когда немцы стали приближаться к Петрограду, Рутенберга выпустили из Петропавловки вместе с другими эсерами. Он переехал в Москву и там работал в кооперативном движении, которое стало одним из значительных факторов в социализирующейся России.

Из Москвы он перебрался в Киев, а из Киева – в Одессу. В Одессе – при французской оккупации – он короткое время был чем-то вроде министра продовольствия. Подробностей об этой его деятельности я у него не расспрашивал, т. к. хотел о многом поговорить, многое вспомнить. Он с большой любовью говорит об Америке и американских товарищах. В своей борьбе с большевиками он, бывший видный эсер, конечно, сделал много ошибок, но он верит в себя и в правильность избранного им пути. Меня порадовало услышать от него, что он собирается сейчас в Эрец-Исраэль.