Книга Древний Восток и Азия - Владимир Миронов

Н. Ге. «Что есть истина?» Христос и Пилат. 1890 г.

Иной акцент придал библейским сюжетам в своих картинах художник Н. Н. Ге. Его живопись содержит пафос социальный, пафос обличения неправды и власти. В этом художник близок позиции великого Л. Н. Толстого. Картина Ге «Что есть истина?» (1890) взбудоражила всех – художников, писателей, политиков, власти. До него Христа изобразил Крамской – «Христос в пустыне». Но уединенный и погруженный в свои мысли Христос Крамского, видимо, не очень-то соответствовал тогдашним ожиданиям и чаяниям. Нужен был Христос-страдалец, Христос-народоволец… Правда, иные ревниво отмечали: «Никто не желал узнать Христа в этом тощем облике с бледным лицом, укоряющим взглядом и особенно с трепаными волосами» (Репин). Иные политики (Н. Михайловский) выражали недоумение: «За Христом шли ученики, толпы народа, а в Христе Ге нет ничего от вождя. Христос был проповедником любви, кротости, всепрощения – я не вижу этих черт на картине Ге… Может быть, в остром, …колючем, сосредоточенном почти до отсутствия мысли взгляде Христа, в его сжатых губах, в его спокойной позе выражается готовность страдать и умереть за правое дело, такая готовность, что не о чем и думать. Я не знаю».

Н. Ге. Распятие. 1892 г.

Но многие в России хорошо поняли скрытый, потаенный смысл картины. В ней отчетливо просматривается противостояние тех, кто живет по законам совести и правды, лживой и подлой власти. Восхищенный Лесков, увидев картину, заявил: «Всю мою жизнь я искал такого лица», «это первый Христос, которого я понимаю». Одобрил картину и Л. Толстой. Как заметил один исследователь, произведения Ге стоят ближе к личности Толстого, чем к его учению. Картину решительно осудили власти (политические и церковные). Обер-прокурор синода К. Победоносцев заявил, что картина «Что есть истина?» оскорбляет чувства верующих и тенденциозна, не замедлив сообщить царю. Александр III начертал на письме: «Картина отвратительная, напишите об этом И. Н. Дурново, я полагаю, что он может запретить возить ее по России и снять теперь с выставки». В том шуме, который наделала картина, несомненно, главной причиной был ее подтекст. Подтекст значил одно – везде и всюду народные чаяния и надежды разбиваются о власть, которая преследует в политике собственные интересы. Это поняли как в России, так и в мире (картина побывала в Европе и Америке). Впечатление от нее было «могущественно», в ней «высказаны такие мысли и ощущения, которые мгновенно нагоняют дрожь на весь наш современный мир» (властный мир). Поняли это Толстой и Ге. Л. Толстой в одном из писем заметил, что Пилат – «вроде наших сибирских губернаторов». Перед отправкой картины за границу Ге привез ее в Ясную Поляну, к Толстому; долго ее рассматривали, пытаясь найти и выразить главную идею оной. И тут Ге вдруг неожиданно заметил: «А дело просто – социалист и Бисмарк». Еще более глубокое и трагическое впечатление производят две картины «Распятие» (1892–1894), где Христос действительно более походит на каторжника и нигилиста-террориста…

Поколения российских разночинцев и интеллигентов поклонялись социализму, как Богу. Однако далеко не все видели в революции спасительного Христа, что шествует «в белом венчике из роз». Философ Соловьев (автор «Декларации против антисемитизма» – 1890) в его книге-завещании – «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об Антихристе» (1900), напомним, предрек миру печальное и, прямо скажем, довольно-таки жуткое будущее, говоря так о пришествии мировой власти (антихриста): «Историческим силам, царящим над массой человечества, ещё предстоит столкнуться и перемешаться, прежде чем на этом раздирающем себя звере вырастет новая голова – всемирно-объединяющая власть антихриста, который «будет говорить громкие и высокие слова» и набросит блестящий покров добра и правды на тайну крайнего беззакония в пору ее конечного проявления, чтобы по слову Писания – даже и избранных, если возможно, соблазнить к великому отступлению. Показать заранее эту обманчивую личину, под которой скрывается злая бездна, было моим высшим замыслом, когда я писал эту книжку». Кого он имел в виду, говоря об Антихристе? Может, эту власть мондиализма, власть иудейской финансовой закулисы? Так считал Розанов. В воспоминаниях его сестры, М. Безобразовой, говорится о предчувствиях брата: «Перед смертью он бредил и в бреду, между прочим, молился за несчастный еврейский народ». Лучше бы Розанов помолился за несчастный русский народ, а заодно и за себя самого – ведь вскоре и сам он умер от голода в России (1919). Коммунистическо-иудейская власть «распяла его на кресте», как и всю несчастную Россию.

Почему это произошло? Почему «Бог плюнул и задул свечку»? Да просто потому, что вся воцерковленная Россия, и прежде всего ее элита, почти что полностью порвала с реальным, жизненным христианством. Розанов, написавший «Апокалипсис нашего времени», позже (в письме Э. Голлербаху) верно охарактеризует ее как книгу на тему «инсуррекции против христианства». В. Розанов видел, что «в человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства; и в эти пустоты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатство». В результате все былое непременно погибнет. Великий мыслитель очень точно заметил, что «Христианство прогнило» и оно «может быть только разрушено»… Оказался великим провидцем (хотя, откровенно говоря, скорее констатантом, ибо писал уже о том, что свершилось, т. е. в 1918 г.).

Словно предрекая свою судьбу, он скажет: «Эта безжалостность к Божию творению, это невнимание к человеческой душе и было наказано, когда «исполнились времена и сроки», – отвержением еврейского народа. Новое и высшее Откровение, которое дано было людям, совершилось через Израиль, но уже не для него. Как будто все силы засыхающей лозы, оставляя омертвелыми другие части ее, собрались в одном месте и произвели последнее и чудное явление израильской истории и жизни – Св. Деву Марию. Через нее совершилось вочеловечение Сына Божия; Он не был признан Израилем, но Откровение, им принесенное на землю, было принято другими народами, и именно арийскими». Кстати, на эту особенность исторического и во многом пророческого видения В. Розанова указывал и Дм. Мережковский: «О древнем Египте, Иудее, Греции немного таких вещих страниц во всемирной литературе, какие (находим) у него. Вследствие некоторых особенностей своего внутреннего опыта он говорит о прошлом не как историк, а как современник: чем оно дальше от нас, тем ближе к нему». Хотя эта загадка, как помните, преследовала и самого Мережковского. Иконописец Евтихий в его трилогии «Христос и Антихрист» говорит: «Повесть о Вавилонском Царстве предвещала земное – повесть о «Белом Клобуке» – небесное величие русской земли. Каждый раз, как Евтихий читал эти сказания, душу его наполняло смутное чувство, ему самому непонятное… Сколь ни казалась ему скудной и убогой родная земля в сравнении с чужими краями, он верил в эти пророчества о грядущем величии Третьего Рима, о «граде Иерусалиме начальном», о луче восходящего солнца на золотых семидесяти главах всемирного русского храма Софии Премудрости Божией».