Книга Слово и "Дело" Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений - Павел Нерлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для меня совершенно ясно было, что эта книга продиктована злобой, чувством мщения за неудавшуюся жизнь и вообще мстительностью за ничтожные поступки писателей по отношению к Мандельштаму, поступки, которым она придавала болезненно-преувеличенное значение. Мое письмо было встречено за рубежом, можно сказать, в штыки. Против него выступили многие и, в частности, известный Никита Струве. Конечно, их возражения не убедили меня.
13 августа 1987 года.
В.А. Каверин В. Каверин
Отзыв получен от писателя Каверина Вениамина Александровича, 1902 года рождения, автора нравственно-психологических романов, члена Союза писателей СССР.
Ст. следователь Следственного отдела
КГБ СССР, майор юстиции Д.А. Панфилов
Ответы И.Л. Прута на вопросы следователя Д.А. Панфилова от 13 августа 1987 года
В следственный отдел КГБ СССР
Ко мне обратился Ваш сотрудник, следователь т. Панфилов Дмитрий Анатольевич с просьбой ответить на ряд вопросов, связанных с моим знакомством с Осипом Эмильевичем Мандельштамом.
Вопрос первый: Мое отношение к Мандельштаму?
Я познакомился с Осипом Эмильевичем в 1925 году. Будучи журналистом, обслуживающим прессбюро нескольких московских газет, и дружа с рядом писателей, мне неоднократно приходилось присутствовать на выступлениях Мандельштама (в Кафе поэтов, лит‹ературно›-худ‹ожественном› кружке, Политехническом ин-те и др.), а также находиться в его обществе и после окончания вечеров поэзии. Он был на девять лет старше меня, всегда вызывал мое уважение своим безукоризненным поведением (в отличии от некоторых его коллег), удивлял тем успехом, который он имел в самой разнообразной аудитории. Я не могу считать себя знатоком стихосложения, но мне всегда казалось, что в стихах Мандельштама (казалось бы, так мало созвучных с громовыми раскатами революционной поэзии) была большая любовь его к России, к ее земле и ее культуре.
Вопрос второй: Его отношение к действительности тех лет.
На этот вопрос я некоторым образом ответил уже выше. Но хочу добавить: несмотря на то, что к некоторым литераторам О.Э. относился иронически, а иногда и с тревогой – за судьбу русской литературы (в частности, к РАППу), никогда я не слышал из его уст что-либо оскорбляющее или порочащее наше государство.
Вопрос третий: Что я знаю о стихотворении Мандельштама о Сталине? Ничего не знаю, никогда не слышал.
Вопрос четвертый: О повторном аресте О.Э. Мандельштама в 1938 г.
В этом году было арестовано столько писателей, поэтов, журналистов, что в общем потоке трудно было выделить особое удивление по поводу исчезновения Мандельштама. Но всё же какое-то особое сочувствие горю его семьи было высказано, ибо Осип Эмильевич (по своему телосложению и полному отсутствию малейшей физической подготовки) выглядел человеком слабым, отнюдь не готовым к предстоящим ему тяжким испытаниям. Я узнал об его аресте два месяца спустя, ибо находился в командировке: писал пьесу для театра Красной армии. Рассказал мне о событиях Семен Кирсанов. А уж совсем конфиденциально добавил: якобы Борису Пастернаку позвонил Поскребышев и сказал:
– Сейчас с Вами будет говорить товарищ Сталин! – и действительно, трубку взял Сталин и сказал:
– Недавно арестован поэт Мандельштам! Что Вы можете сказать о нем, товарищ Пастернак?
Борис, очевидно, сильно перепугался и ответил:
– Я очень мало его знаю! Он был акмеистом, а я придерживаюсь другого литературного направления! Так что ничего о Мандельштаме сказать не могу!
– А я могу сказать, что вы очень плохой товарищ, товарищ Пастернак! – сказал Сталин и положил трубку.
Иосиф Прут, член Союза писателей СССР со дня его основания.
Москва, 14 августа 1987 г.
Третьим, кого расспросили (точнее, допросили) об О.М., был Лев Гумилев. 18 августа 1987 года А.Г. Губинский[878] поручил начальнику Следственного отдела УКГБ СССР по Ленинградской области полковнику В.И. Третьякову разыскать Л.Н. Гумилева и, в порядке ст. 127 УПК РСФСР, допросить Гумилева Л.Н. по следующим вопросам:
– знал ли он лично Мандельштама О.Э. и в положительном случае, какой характер носили их отношения?
– как отзывалась Анна Андреевна Ахматова о творчестве поэта и какого мнения по этому поводу придерживается свидетель?
– что свидетелю известно о политических взглядах и отношении Мандельштама к советской действительности тех лет?
– читал ли Мандельштам О.Э. ему стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…», и если да, – то когда и при каких обстоятельствах, кто при этом присутствовал и какую это вызвало реакцию у слушателей?
– кто является автором этого стихотворения, если Мандельштам, то чем было вызвано написание им этого стихотворения?[879]
Ответ из Большого дома на Шпалерной пришел 25 августа, ровно через неделю, причем не от Третьякова, а от его заместителя – В.В. Черкесова, сообщившего: «Принятыми мерами установлено, что Гумилев Л.Н. ‹. . .› в настоящее время находится у своих знакомых в Москве по адресу: Зеленый пр., д. 60/35, кв. 132. Т. 301–32–54»[880] . И уже назавтра, 26 августа, состоялся допрос!
Допрос Л.Н. Гумилева следователем Д.А. Панфиловым 26 августа 1987 года
Комитет Государственной Безопасности СССР
Протокол
допроса свидетеля
«26» августа 1987 г. гор. Москва
Ст‹арший› Следователь СО КГБ ССР, майор юстиции Панфилов
с соблюдением требований ст.ст. 72–74, 157, 158 и 160 УПК РСФСР
допросил в качестве свидетеля
Гумилева Льва Николаевича, род. 1.X.1912 в г. Пушкино Л‹енинградской› О‹бласти›, русский, гр. СССР
Допрос начат в 12.00, кончен в 15.30
