Книга Подлодка - Лотар-Гюнтер Буххайм

Снова отрывистый рапорт, и снова треск и скрежет.

— Проходим двести шестьдесят метров! — кричит странный голос. У меня подкашиваются ноги. Я едва успеваю ухватиться за гардель, выдвигающий перископ. Тонкий проволочный трос больно врезается в мою ладонь.

Так вот как это происходит.

Стрелка скоро доберется до двухсот семидесяти. Раздается еще один удар бича. Я начинаю догадываться: это вылетают заклепки. Корпус лодки сварен и заклепан, а давление превышает то, которое в состоянии выдержать швы и заклепки.

Фланцы! Эти проклятые отверстия на корпусе!

Голос поет:

— Призри на меня, господи, и не отврати лик свой…

Семинарист? Почему на посту управления столпилось столько людей? Отчего здесь такой разгром?

Внезапно сильный удар сбивает меня с ног. Я падаю ничком, попадаю рукой в чье-то лицо, поднимаюсь, опершись на чье-то тело в кожаной куртке. Через носовой люк доносятся крики, а потом, подобно эху, им в ответ раздаются вопли с кормы. Лязг и звон, пайолы непрестанно подпрыгивают. Каскадом обрушивается звук бьющегося стекла, словно завалилась рождественская елка. Еще один тяжелый удар, вслед за которым слышится гулкое эхо — и еще один. А теперь скрежет на высокой ноте, распиливающий меня пополам. Вся лодка бешено дрожит, сотрясаемая целой серией глухих ударов, будто нас волокут по огромному полю, усыпанному булыжниками. Снаружи доносятся чудовищный стонущий вой, затем жуткий скрежет, еще пара оглушительных толчков. И внезапно все прекратилось. Кроме пронзительного свиста.

— Приехали! — четко выговариваемые слова долетают словно из-за отдаленной двери. Это голос командира.

Лежа на спине, я барахтаюсь до тех пор, пока не удается подогнуть ноги в тяжелых сапогах под себя, с трудом встаю, наклоняюсь, теряю опору, падаю на колени. В моем горле зарождается крик, который я успеваю вовремя подавить.

Свет! Что случилось с освещением? Аварийное электропитание — почему никто не включает его? Я слышу бульканье воды. Это в трюме? Забортная вода не стала бы булькать.

Я пробую различить звуки и определить их. Крики, шепоты, бормотания, высокие панические ноты, вопросы Старика:

— Почему не рапортуют? — И тут же следом повелительным голосом. — Я требую рапорты по полной форме!

Наконец-то свет! Полусвет! Что все эти люди делают здесь? Я моргаю, прикрываю рукой глаза, пытаюсь разглядеть что-то в полутьме, улавливаю отдельные слова, один или два вскрика. Похоже, громче всего шум, доносящийся с кормы. Боже! Что все-таки случилось?

Иногда передо мной мелькает лицо Старика, иногда — шефа. Слышатся обрывки рапортов. Иногда слышны целые фразы, иногда — лишь фрагменты слов. Мимо меня на корму проносятся люди с расширенными от ужаса глазами. Один врезается в меня, едва не сбив с ног.

— Лопата песка, — кто произнес эти слова? Конечно же, Старик.

— Лопата песка под нашим килем!

Я пытаюсь понять: наверху сейчас должна быть ночь. Не дегтярно-черная, но и не лунная. Никакой самолет не мог обнаружить нас в такой темени. Ковровая бомбардировка — они никогда не проводятся ночью. Может, это был все-таки артиллерийский снаряд? Корабельная артиллерия? Береговая? Но Старик ведь заорал: «Самолет!» А это гудение перед разрывом?

Шеф отрывистыми, словно лай, командами отрывает своих людей, вцепившихся в пиллерсы, и возвращает их на свои боевые посты.

Что будет дальше? «Приехали!» Каменистое дно — наш корпус высокого давления — мы уязвимы, словно сырое яйцо [102]! Этот безумный скрежет — словно трамвай на повороте. Ну конечно же: мы на полном ходу врезались в скалы на дне. Других объяснений быть не может. С обоими двигателями, работающими на максимальной мощности, и носом, направленным прямо вниз. Подумать только, что лодка выдержала все это: сталь, растянутая давлением практически до точки разрыва, а потом еще и сам удар о дно.

Не то трое, не то четверо людей лежат на полу. Старик темной массой стоит под люком боевой рубки, положив одну руку на трап.

Отчетливо, словно колокол над сумятицей выкрикиваемых команд, я слышу монотонное пение Семинариста:

Славен, славен тот день,

Когда не будет ни грехов, ни отчаяния,

И мы войдем в землю обетованную…

Ему не удалось закончить псалом. Вспыхивает карманный фонарик. Помощник по посту управления правой рукой наносит ему сильный удар в челюсть. Судя по звуку, у него сломаны передние зубы. Сквозь дымку я вижу его широко раскрытые от изумления глаза и кровь, текущую изо рта.

Малейшее движение причиняет мне боль. Видно, я ударил обо что-то правое плечо, впрочем, и обе берцовые кости тоже. Стоит едва пошевелиться, и я чувствую себя так, словно с трудом бреду в глубокой воде.

Перед моим мысленным взором встает перекресток Гибралтарского пролива: африканский берег справа, тектонические плиты, спускающиеся к середине морского ложа, и на этом склоне, посередине между африканским побережьем и самой глубокой частью пролива — наше крохотное суденышко.

Неужели Старик — этот одержимый — неужели он надеялся вопреки любому здравому смыслу, что британцы не будут настороже? Разве не было понятно сразу, какая массированная защита будет приготовлена к нашему приходу? А теперь он стоит, одна рука — на трапе, помятая фуражка — на голове.

Первый вахтенный офицер разинул рот, его лицо преобразилось в испуганную маску, на которой читается всего лишь один вопрос.

Где шеф? Он исчез.

Акустик докладывает:

— Сонар вышел из строя!

Оба оператора рулей глубины остались сидеть за панелью управления, словно им еще есть чем управлять.

Лимб перископа болтается на проводе. Забавно — с ним уже случалась такая поломка! Могли бы делать их понадежнее. А так, скажем прямо, смахивает на халтурную работу.

Тут я впервые обращаю внимание на пронзительные свист и шипение в носовом отсеке: неужели вода прорвалась и там тоже? Треснувшие и давшие течь фланцы! Какие отверстия существуют в носовой части корпуса? Конус высокого давления должен был выдержать, иначе бы все уже давно было бы кончено. Течь через разрыв — это происходит быстрее.

Мы ушли на дно, словно камень. Просто чудо, что лодка не переломилась, когда мы свалились на дно, да нас еще и протащило по нему. И это сумасшедшее приземление случилось на глубине, на которую лодка вообще не была рассчитана! Вдруг я почувствовал уважение к нашей посудине и ее живучести. Сталь тонкая, но первоклассная. Замечательное качество. Превосходно сработано.

Внезапно меня озаряет догадка. Старик намеренно направил наше тонущее судно в более мелкие воды. Повернул на юг! Быстрый спринт по направлению к берегу, и Старик спас нас. Снимите перед ним шляпы! Поставил все на карту и бросился вперед на одном дизеле. Если бы он промедлил мгновение, то грунт, на котором мы сейчас лежим, был бы недосягаем.