Книга Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг

* * *

На второй день праздника перед шанхайцами встали те же проблемы, поскольку в этот день полагалось возносить молитвы предкам. Многие побоялись делать это, зато почти все были особенно ласковы с собаками. Ведь считалось, что второй день Нового года — это день рождения всех собак.

А на следующий день, когда зятья в соответствии с традицией были обязаны воздавать дань уважения родителям своих жен, возникли новые осложнения. Как же это осуществить, если красные транспаранты, натянутые на всех главных перекрестках города, призывали молодежь «бросить вызов власти родителей»? В тот вечер праздничный ужин во многих домах проходил в напряженном молчании.

* * *

На четвертую ночь праздника Сказитель выкинул все, что написал к этому моменту, и вернулся к первым наброскам новой оперы, начав с чистого листа.

* * *

На седьмой день праздника в город стекались крестьяне со всей округи. Они пришли, чтобы выставить напоказ плоды своего труда. Коммунисты встретили их торжественным салютом, как настоящих героев революции. Робея и стесняясь столь ярких проявлений внимания, они предложили то, что делали веками, — напиток из семи видов овощей. Правда, по мнению многих, в этом году он получился ужасно горьким. Не утруждая себя особыми церемониями, все в Городе-у-Излучины-Реки ели длинную лапшу и сырую рыбу. Длинную лапшу — для долгой жизни, сырую рыбу — на счастье. С восьмым днем пришли новые серьезные проблемы, поскольку, согласно традиции, в полночь было положено молиться богу неба Тянь Гуну. Лишь немногие осмелились вознести эти молитвы в присутствии посторонних, хотя за закрытыми дверями своих жилищ шанхайцы, вопреки установкам новых правителей, предпочитали отдавать дань старым традициям.

* * *

Поздно ночью, впервые за последние трое суток, Сказитель наконец-то заснул, закончив последний акт своей новой драмы.

* * *

Девятый день был испокон века посвящен Нефритовому императору, повелителю Неба. В Шанхае он прошел неестественно тихо, и день этот был самым спокойным за многие десятилетия.

* * *

Сказитель проспал до вечера, но с наступлением ночи он оделся и крадучись вышел из дома.

* * *

— Вы напугали меня, — проговорила Цзян, плотнее запахивая полы халата.

— Простите, — ответил Сказитель, перекладывая чемоданчик, который принес с собой, из левой руки в правую. — Но ваши люди…

— Не знали, что с вами делать, и поэтому отправили ко мне?

— Да, — кивнул Сказитель.

— Ну вот, вы здесь, что дальше?

— Я уже очень давно не бывал в Пудуне. — Мужчина замялся. — Вам тут нравится?

— Здесь все по-другому.

— Стоило переезжать сюда из Шанхая?

— Учитывая то, что представляют собой наши новые правители, да, стоило.

— Но вам нравится жить по эту сторону реки?

— Я скучаю по тому жилищу, которое называли своим домом моя мать, мать моей матери и все предыдущие женщины нашего рода.

— Разве вас не очаровала магия Пудуна?

— Магия? Здесь, в Пудуне?

— Вижу, что не очаровала, — расхохотался Сказитель.

— Что же это за магия? Расскажите.

— Здесь плодородная земля. Она готова рождать — стряхнуть с себя зло и взметнуться вверх хоть семьдесят раз. Я чувствую это.

Цзян внимательно смотрела на Сказителя. «Семьдесят раз? — думала она. — Что это, простое совпадение?»

— Что привело вас ко мне, Сказитель? — спросила она.

— Завтра мы начинаем репетиции оперы для Мао.

— Я знаю. Как вы полагаете, ваши новые актеры справятся?

— Они, возможно, будут немного неуклюжи, но в этом тоже есть определенное очарование.

— Я не о том, вы же понимаете. Меня интересует, пройдут ли они испытание?

— У них нет выбора. Пока же им следует проявлять осторожность и затаиться. Хотя бы до премьеры.

— А что потом?

— Только глупцы пытаются заглядывать в будущее, — вздохнул Сказитель, — особенно если на носу премьера.

— Мне не терпится увидеть ваше новое творение, — сказала Цзян.

Сказитель кивнул и снова переложил чемоданчик в левую руку.

— Так зачем вы пришли? — повторила вопрос Цзян.

— Чтобы посмотреть, как вы одеваетесь, — улыбнулся Сказитель.

— Что, простите?

— Мне необходимо увидеть, как вы одеваетесь. Я в последний раз буду исполнять роль Принцессы, поэтому рисунок роли должен быть идеальным.

Он расстегнул чемоданчик и достал из него костюм Принцессы Востока вместе с двумя павлиньими перьями, предназначенными для головного убора.

— И вы хотите, чтобы я…

— Да, наденьте его, а я посмотрю, как вы это делаете. В конце концов, вы единственная принцесса, которую я знаю.

Сказитель отошел в дальний угол комнаты, сел на стул с прямой спинкой и, скрестив ноги, стал ждать.

Цзян подняла руку к поясу халата и стала медленно развязывать его. Одежда упала с нее, как лепестки с цветущей вишни. Затем она, нисколько не стесняясь своей наготы, подошла к костюму Принцессы, взяла нижнюю юбку и надела ее, застегнув на талии.

Репетиция. День первый

Сказителю не понравилось то, как его актеры отреагировали на неожиданное появление двух новых членов труппы. Некоторые проявляли чрезмерное любопытство, других раздражало последовавшее за этим перераспределение ролей. Актер, игравший Слугу, главного героя «Путешествия на Запад», и уже недовольный тем, что в новой опере его роль сведена к минимуму, повел себя с неприкрытой враждебностью.

— Я появляюсь на сцене лишь для того, чтобы меня убили. Я выхожу и говорю: «Эй, взгляните на меня», — а потом поганый Обезьяний царь то ли сжирает меня, то ли убивает как-то иначе.

— Мы не знаем, как ты погибаешь, — поправил его Сказитель. На самом деле ему хотелось сказать: «Нам наплевать на то, как ты умираешь. Главное, чтобы это было тихо и быстро».

— Поглядите, — продолжал возмущаться актер, листая сценарий. — Моя роль такая маленькая, что вы могли бы заменить меня фонарным столбом и никто бы этого не заметил.

Мысль о том, чтобы заменить его фонарным столбом, показалась Сказителю стоящей. Он годами наблюдал этого актера и видел происходившие с ним изменения. По мере того как росла его слава, он становился все более капризен, нетерпим и сварлив. А теперь, с приходом к власти коммунистов, в нем появилось нечто новое — злое и жестокое.

— Пора начинать репетицию, — проговорил Сказитель. — Через шесть дней мы играем для самого царя.

Неприкрытая ирония в адрес Мао не укрылась от внимания актеров. Максимилиан, пытавшийся быть как можно более незаметным, стоял в глубине сцены, не притрагиваясь к гриму на лице и черному парику, скрывавшему его рыжую шевелюру. Он подумал, что Сказитель напрасно подтрунивает над Мао, уподобляясь мыши, которая дразнит кошку. Ведь не зря слово «мао» в переводе с китайского означает «кошка». Максимилиан уже успел прекрасно овладеть китайским языком, но, несмотря на это, предпочитал не разговаривать с другими актерами. Его мог выдать акцент.