Книга Моя другая жизнь - Пол Теру

Несмотря на свои бунтарские настроения, Джордж решил пойти на юридический. И написал заявления сразу в несколько мест. «Я был заметный черный абитуриент, один из лучших в стране. Меня везде приняли. Тогда во все университеты приняли одних и тех же черных». Джордж получил полную стипендию в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе и стал там консультантом «Движения черных студентов». «Я тогда в политику по уши влез, знаешь. С „Пантерами“[108]работал». И с выдающимися черными спортсменами, и со студенческими лидерами. «Приходилось часто улыбаться…» Он не учился. «Кажется, только один курс закончил».

В шестьдесят восьмом столько всего произошло, Кинга убили и Роберта Кеннеди, а Джордж преуспевал: «Я совсем озверел». Ему, с его математическим талантом, не составило труда провернуть аферу с кредитными картами и авиабилетами: и того и другого у него вскоре скопились горы. Вдобавок он пристрастился к кокаину и решил, что наркотики дело прибыльное.

— Под конец второго семестра, в шестьдесят восьмому жил в доме Фрэнка Заппы в Лавровом каньоне и начал этим бизнесом заниматься. Одного из наших Панамских курьеров тогда взяли.

Хотя Джордж никогда прежде не выезжал из Соединенных Штатов, он решил податься в Панаму — один — и закупить столько кокаина, на сколько денег хватит. Когда прилетел в панамский аэропорт, услышал, вроде фейерверки трещат. Но самолеты не вылетали, и на улицах было пусто. Ему сказали — революция: Омар Торрихос власть берет.

Вскоре он встретился с панамским наркоторговцем, Крошкой Тито.

— Он стал моим учителем. От него я все тонкости контрабанды узнал.

— А ты и в школе дурь пробовал?

— Ага. Я на Ньюпортском джазовом фестивале одного парня встретил из Нью-Йорка, в первый год.

— Наверно, ты в школе был один такой.

— Я много чего первым начинал.

3

Раздвоенность Джорджа была мне понятна: самому не чужда. Был Джордж спокойный, рациональный, методичный, способный мыслить философски и трезво оценивать варианты; но был и другой — стремительный, самый быстрый в Медфорде, фантазер, готовый все испытать и пойти на любой риск. Я был на него похож — но весь свой жизненный опыт и фантазии выплескивал на бумагу. В том состоянии, в каком Джордж, загоревшись очередной идеей, принимался действовать, я запирался и начинал писать. А он уходил из дому и воплощал свои фантазии в жизнь.

Несколько месяцев после той первой встречи мы с Джорджем не виделись, но меня уже увлекла параллель наших жизненных путей. Мы были медфордскими мальчишками. Ровесниками. Наши семейные обстоятельства были схожи, мы учились в одной школе, очень дружили. Успевали почти одинаково, но Джордж был гораздо сильнее в спорте и гораздо общительнее. Мы росли на городских окраинах: он на Мистик-ривер, а я возле леса Мидлсекс-Феллз. Как мы выяснили, наши первые воспоминания тоже были одинаковы; и оба мы уехали из Медфорда за приключениями.

Я заехал за Джорджем в Медфорд, и мы двинулись в Бостон, поговорить где-нибудь.

— Сворачивай налево, — сказал он.

— Здесь не проехать, Джордж.

— Ты слушай меня. Здесь проезд отличный.

И правда, Джордж знал все боковые улочки, все закоулки. Я вырос здесь, но никогда не ездил в Бостон таким путем, через Сомервилл. Меня поразило, что у него своя карта города; а когда я сказал ему об этом, он ответил, что всегда ездил именно так. Когда он возвращался поздно вечером из Бостона или с футбольного матча в Сомервилле, ему приходилось держаться в стороне от центральных улиц, чтобы не нарваться на шумную компанию белых парней, которые могли спровоцировать его на драку. У него в голове была карта для черных, карта безопасных мест.

Проезжая по тем улицам, я включил радио. Я совершенно забыл, что в магнитофоне была кассета моего сына, и из динамиков загремела рэп-песня про «ниггера» и его «долбаную пушку».

Джордж рассмеялся, но я понял, что поранил его.

— Это не моя музыка, — сказал он. — Я по-прежнему люблю Колтрэйна.

Он писал диссертацию о лечении наркомании — и сам тоже лечился, в Бостоне. Тихая домашняя жизнь, почти монашеская: занятия, тренировки, никаких опасных знакомств. В этом затворничестве, от одиночества, он начал писать. Иногда писал о своем прошлом; очень яркие рассказы: один о перестрелке, еще один — об ограблении. И еще был длинный рассказ про двух закадычных друзей, «Надежные партнеры». В этих рассказах проглядывала его прежняя жизнь; но в ней столько было всего, что несколько эпизодов полного представления дать не могли; да он еще и путался в хаосе мест и событий. Оглядываясь назад, он не мог увязать одно с другим. Он потерял жену и снова ее нашел; он мотался по разным странам; у него бывали деньги и наркотики, но деньги он часто терял, а наркотики спускал в унитаз. Он возил контрабанду; иногда его ловили, но чаще нет.

— Знаешь, через какое-то время контрабанда становится кайфом сама по себе. Уже не деньги важны, не кока — а как ты их накалываешь, всех, как ловко выкручиваешься.

Джордж насыпал кокаин в презервативы и прятал их в банках с тальком. В тропиках все пользуются тальком и дезодорантами, каждый их таскает с собой. А Джордж у своих банок менял крышки и донышки.

— Помню, у меня однажды был товар в дезодоранте, а таможенник раскрыл банку и уже собирался засунуть туда палец. Золотое правило — никогда не сбивайся с ритма. Так что говорю я с ним как ни в чем небывало и вроде бы между делом спрашиваю: «Кстати, где тут у вас можно деньги поменять?» Он на секунду задумался, а потом тем же самым пальцем показывает: там, мол. Потом смотрит на меня, а вид такой: «Что же это я делал только что?» Посмотрел опять на мой дезодорант — и крышку завинтил. Это было лихо!

Чтобы основательно изучить весь наркобизнес, Джордж несколько месяцев проработал в Лос-Анджелесе, в цеху, принадлежавшем печально знаменитой семье Хаггинс из Нового Орлеана. Зарабатывал он там немного, зато многому научился.

— Обработка кокаина — сложное дело, — рассказывал Джордж.

Сначала это паста, тесто из листьев. Из него делают основу, ее все знают. Основа потом кристаллизуется в камень, его можно назвать первичным камнем. Эту штуку можно еще раз обработать — получаются хлопья. Если удалить из них всю соляную кислоту, получится кристаллический, фармацевтический кокаин.

Камень — возможно, это куча мелочи, а то и целый кусок до килограмма весом — мелко крошат ножами, потом растирают, потом просеивают через нейлоновые чулки. Что просеялось — тщательно перемешивают, добавляя молочный сахар, чтобы увеличить массу на продажу.

Если это хороший, чистый кокаин, то его разбавляют постепенно и все время дают пробовать «поросенку», который докладывает о своих ощущениях. Прибыль зависит от крепости — разбавлять надо так, чтобы он еще сохранял эту крепость, — и от того, насколько тщательно смешан товар. Чтобы получить идеально однородную смесь, необходим опыт и тонкий настрой: кокаин никогда не выходит одинаковым по чистоте и составу.