Книга Решение номер три - Владимир Михайлов

Ещё до выхода интересно было читать закрытые рецензии в издательстве. Их было четыре; одна разносила повесть вдребезги, три рецензента – хвалили, один из них даже поблагодарил меня за русский язык, подметив, вероятно, моё стремление обходиться везде, где только можно, без заимствованного, иноязычного словаря. Тогда мы ещё не объяснялись на том «пиджин-рашн», какой бытует у нас теперь. Четыре рецензии – это могло уже показаться перебором, но я настоял и на пятой – профессиональной. Её авторы – два полковника, институтские преподаватели, военные инженеры. В рецензии меня упрекнули в том, что я неточно написал о фасовке взрывчатки, принятой в вермахте в военные годы. Я с ними поспорил, опираясь на авторитет другого специалиста – генерала. Был и ещё один упрёк: по мнению полковников, совершенно не нужно было описывать праздничный парад войск, «поскольку всё это исчерпывающе дано в Строевом уставе Вооружённых сил». Прочитав, редактор только улыбнулся. Парад остался в тексте, как и многое другое, в своё время пережитое мною в армии.

Вскоре книгу переиздали в Риге, и тут я снова, после долгого перерыва, встретился с военной цензурой, нещадно придиравшейся к словам и терминам; в Москве с этим никаких проблем не возникло.

Книга вышла – и военные воспоминания стали приходить куда реже, а потом и вовсе прекратились.

Снова в литературных делах наступила пауза. Хотя это скорее всего не совсем правильно. Пауза была в работе над книгами, но, наверное, к литературной работе можно отнести участие в семинаре Союза писателей СССР, известном как Малеевский. Когда местом его проведения стал Дом творчества в Дубултах, меня пригласили вести одну из групп фантастов. Несколько лет каждую зиму там собирались на две недели лучшие из молодых. Количество людей талантливых радовало тогда и продолжает радовать теперь.

Между тем жил я тогда уже больше в Москве, чем в Риге, хотя о полном переезде, о возвращении к истокам ещё не очень задумывался. А тут вдруг возникли обстоятельства, которые заставили меня подобные мысли и вообще отложить в долгий (как я полагал) сундук ожидания.

Дело было в том, что очередного редактора «Даугавы» сняли: чем-то он не угодил Союзу писателей, членом которого являлся и сам. То был уже не тот редактор, что начинал журнал. Этот был латышским прозаиком. Как русский читатель воспринимает руководимый им журнал – ему было до лампочки, он хотел лишь спокойной жизни. Я уже не помню – а может, никогда и не знал, – что они там не поделили с Союзом; так или иначе, ему сказали, что пора уходить – и он написал заявление «по собственному желанию». У латышей так было принято, и это понятно. Когда писателей издаёт лишь одно издательство, и оно, хотя и не принадлежит Союзу, но тем не менее им контролируется, то испортить отношения с писательским руководством – себе дороже: кто после этого станет тебя издавать? Других латышских издательств в стране нет, это не Россия. Да и в России их, понятно, нет. Значит, остаётся лишь проявить послушание. Тем более что литературную погоду в Риге всё более определяло молодое поколение, не отягощённое пережитками прошлого, вроде совести.

Редактор ушёл – и правильно сделал. Кандидат на его пост был уже готов: поэт из молодых (двадцать лет тому назад я принял его на работу в газету – литсотрудником, он тогда был в немилости за крамольные стихи; но многое успело измениться). Он и возглавил бы журнал – если бы бес не попутал. Чуть ли не накануне того дня, когда его должны были утвердить на бюро ЦК, он перебрал в ресторане и учинил публичный скандал; таких вещей ЦК никогда не прощал, и сейчас парню не сошло с рук: вопрос о нём отпал на какое-то время сам собой. А запасного кандидата не было.

Тут-то подвернулся я. И – не дожидаясь, пока светлая мысль возникнет у руководства, предложил свои услуги. Они были приняты: я продолжал считаться своим парнем. Да и на самом деле был таким. Правда, в первый миг удивились: «Разве ты не переехал в Москву?» «Да нет, – заверил я, – вот же я, перед вами». – «А ты правда пойдёшь?» – «А почему нет?»

Я был приглашён на собеседование в ЦК. Там вели себя благородно: по принципу «Кто старое помянет…». Как-никак, двадцатилетний срок я отбыл. Вероятно, можно было надеяться, что за это время я поумнел. Так или иначе, препятствий не возникло, и я стал главным редактором журнала «Даугава».

Толкнул меня на это опять-таки азарт. Оказалось, что за двадцать лет он не исчез – только затаился до поры до времени. Снова захотелось рискнуть, приложить силы – и превратить существующее издание во что-то более интересное и читаемое.

Мне хотелось, чтобы журнал привлёк внимание не только читателя, живущего в Латвии, но стал интересен для жителя любой республики и прежде всего, разумеется, России. Чтобы он стал как бы визитной карточкой республики – такой, какой были, к примеру, транзисторные приёмники завода ВЭФ или рижские электрички. А кроме того – я всегда считал, что любое печатное издание должно давать прибыль, а не жить на дотацию. Дотационные издания, полагал я, являются нежизнеспособными и подобны больному, живущему на искусственном кровообращении и кислородном дыхании. Тогда это было ещё более верно, чем сейчас, потому что расценки полиграфистов и стоимость бумаги были куда ниже нынешних.

Одним из способов «раскрутить» журнал я считал фантастику. Но не только её. Вышли на поверхность мощные пласты литературы, ранее закрытой для читателя. И если двадцать с лишним лет тому назад, в газете, я смог заинтересовать читателя публикацией автобиографической книги Чарли Чаплина (тогда ещё не переведенной), то на этот раз не было надобности прибегать к заграничным источникам. Хватало своих. И мы начали черпать из них. Публиковали тексты, доступные нам по объёму, с хорошим литературоведческим аппаратом. Кроме того, журнал в своей «Гостиной» начал публиковать интервью с интересными, всей стране известными людьми.

Первое время мне не мешали. Публикации фантастики я начал с повести Георгия Гуревича, политически нейтральной. Но замыслы были куда более обширными: в фантастике тоже существовали запреты и «закрытые районы». И у меня возникла идея опубликовать «Гадких лебедей» Стругацких, до той поры существовавших лишь в самиздате.

Я поехал в Москву. У меня было две цели: уговорить «Союзпечать» объявить «Даугаву» во всесоюзную подписку и выпросить авторскую рукопись «Гадких лебедей». «Союзпечать» удалось уговорить достаточно быстро, хотя мне там и сказали, что денег на экспедицию пока не будет, и придётся нам рассылать номера подписчикам своими силами. Я согласился. Потом созвонился с Аркадием Натановичем и попросил разрешения зайти и поговорить о деле. Он согласился. Я сказал ему о своём желании. Он усомнился в его выполнимости:

– Не дадут, Володя…

Я напомнил ему, что у нас не Москва и не Питер; может и пройти. Он дал мне экземпляр рукописи. И сказал:

– Только название надо изменить. Старое – уже само по себе вызовет у них противодействие: слишком уж его склоняли.

Я попросил, чтобы он придумал новое название сам. Он ответил сразу же – возможно, у него уже была заготовка, а может быть, название возникло в этот самый миг:

– Пусть будет «Время дождя».