Книга Последнее лето - Елена Арсеньева

– Ах, умоляю! – всплеснула руками тетушкаЛидия. – Если я помешала вашему разговору… Нет-нет, я немедля покину вас.Я, собственно, зашла только на одну минутку, мне надо кое-что сказать вам,Константин. Мы не могли бы выйти с вами, например, в кабинет? Благодарю.Извините, господа. Это два слова, буквально два слова! Нет, вы не уходите,Дмитрий Дмитриевич, прошу вас, дождитесь меня!

Все-таки она странная, подумал Шурка. На минуточку? С такимтортом? Сама только что уверяла, будто приехала нарочно на чай…

Что-то тут нечисто, честное слово.

Ох, да не все ли ему, Шурке, равно?

Надоело! Все надоело! В горы! К морю, к ветру! В город Х.,где живет отцов друг, Василий Васильев!

Или хотя бы в деревню, в Доримедонтово.

Все равно куда, только бы подальше отсюда!

* * *

– Что здесь происходит, Константин? – спросилаЛидия, едва за ними закрылась дверь кабинета.

– Да ничего особенного, – буркнул Русанов, снеприязнью глядя на нее. Мелькнуло: «Они были одно лицо с Эвелиной! Как тяжелоее видеть!» – Обычное пошлое сватовство. Аксаков приехал просить Сашкиной руки.

– Да что ты? Какая прелесть! – воскликнула Лидия,захлопав в ладоши и с необыкновенной легкостью перейдя на радостях на «ты» сосвоим неприязненным beau-fre?re. – Ну так и что ж тут пошлого, скажи намилость?

– Пошло то, что сватовство его не имеет ни малейшегоотношения к любви.

– Отчего ж ты так думаешь?

Она прошла вдоль тяжелых книжных шкафов, ведя пальцем постеклам. Господи, сколько у него книг… И сколько пыли на стеклах! Экая безрукаяу них Даня. А Олимпиада, старая курица, куда смотрит?!

– Оттого думаю, что знаю. – Русанов нервно схватилпресс-папье. – Сама посуди: Дмитрий до последнего времени считался женихомВари Савельевой. Савельев – мой давний друг…

– Да, я помню эту фамилию, – невинно проговорилаЛидия.

Невинно? Русанов глянул исподлобья, но ее лицо было спокойно.Нет, он чересчур подозрителен.

– Ну вот, давний, значит, друг. – Поставилпресс-папье, как бы закрепляя свои слова. – И Дмитрий был женихом егодочери. Но как только Игнатий Аверьянов подарил Сашке этот проклятый миллион,Дмитрий бросил Варю и явился просить руки Сашки. Ну и что ж такое егосватовство, как не пошлое искательство приданого?

– Не знаю, – пожала плечами Лидия. – А ты,значит, намерен отказать?

– Разумеется! – воскликнул Русанов. –Савельев – мой давний друг…

– Ты уже третий раз повторяешь, – перебилаЛидия. – Но ведь не Савельев сватается к Сашке. И откуда ты знаешь, почемуДмитрий расстался с Варей? Может быть, они разлюбили друг друга, вот и все.

– Ну да, а он сразу Сашку полюбил! – саркастическихохотнул Русанов.

– Ты что же, полагаешь, в твою дочь нельзявлюбиться? – вскинула брови Лидия.

– Можно. В том-то и дело! Я хочу, чтобы ее полюбилпорядочный, благородный человек, а не какой-то паркетный шаркун из пьесыОстровского «Красавец-мужчина»!

«А также отчасти из романа Достоевского «Бесы», –подумала насмешливо Лидия. Однако лицо ее осталось серьезным, участливым, когдаона продолжила разговор на ту же тему.

– А Саша-то как к нему относится? Может быть, онавлюблена в него?

– Не смеши! – хмыкнул Русанов. – Что девчонкив ее возрасте могут понимать в любви? Сегодня – один, завтра – другой…

– Не скажи, – качнула головой Лидия, и еекаштановые волосы заискрились в электрических лучах.

Она посмотрела на старинные клавикорды, которые стояли врусановском кабинете. Клавикорды напоминали неглубокий плоский ящик рыжеватогоцвета на тоненьких ножках в хрустальных лунках. Наверное, инструмент убрали изгостиной, потому что он сломался, догадалась Лидия. Но она еще помнила товремя, когда он играл! Они с сестрами так любили даже не играть, а простопроводить по клавишам пальцем – и потом долго вслушиваться в нежные, как бы издали времен исходящие звуки…

Из той самой дали времен, в которую Лидия собираласьзаглянуть сейчас.

И заглянула!

– Некоторые девчонки в ее возрасте очень хорошопонимают в любви, – сказала она холодно. – Настолько, что из-за неепытаются покончить с собой, а потом всю жизнь не могут простить человека, ихотвергнувшего.

Русанов быстро снял и снова надел пенсне. И Лидия с больювспомнила этот его жест, донесшийся из дали времен, словно звук старыхклавикордов. Он означал полное замешательство…

– Не могут простить? – тихо переспросилРусанов. – Ты все время ненавидела меня? Все годы? И сейчас ненавидишь?

– Ну, зато я тебя не забывала, – легко засмеяласьЛидия. – А ненависть… Нет. Это было и уже прошло. Я отношусь к тебе сискренним уважением. Поверь! – Она смотрела такими чистыми глазами, что неповерить было просто невозможно. – И даже готова признать, что девушки вдевятнадцать лет в самом деле ничего не понимают в любви. Я знала одну такуюдевушку. Она вышла замуж за хорошего человека, сделав несчастными двух своихсестер, которые тоже были в него влюблены, а потом, через четыре года,хладнокровно бросила мужа. Она променяла его на лощеного и богатого француза, скоторым когда-то, несколько лет назад, блудодействовала на пароходе… плывя,между прочим, к мужу, который ее ждал в Саратове или где-то там, в такой жедыре. А потом у нее хватило наглости выдавать ребенка, прижитого от тогофранцуза, за сына своего рогатого мужа!

– Ч-что? – выдохнул Русанов и умолк. Кровьмедленно отливала от его лица, он был бледен, страшно бледен и становился всебледнее.

– Да-да? – приподняла брови Лидия. – Ты хотелменя о чем-то спросить? Ну?

– Откуда ты знаешь это? – прохрипелРусанов. – Про пароход… никто не знал. Шурка?! Не может быть! Ты врешь! Тымстительная тварь! Откуда ты узнала? Олимпиада сказала? Нет, она не знала пропароход. Она не знала, из-за кого Эвелина бросила меня в Милане. Я ей рассказал,конечно, кое-что, она была в курсе, что Эвелина жива, помогала мне хранитьтайну, но она не знала, кто он, этот француз. А откуда ты… Про Шурку – вранье,вранье! Он мой сын!

– Можешь думать все, что хочешь, можешь называть меня,как хочешь, но я знаю все точно, из первых рук, – сказала Лидия. –Позволь я все-таки сяду!