Книга Крылья - Мария Герус

Фамка кивнула и снова уселась на траву. Сидеть все-таки спокойней. Надежней. Илка нежно похлопал Ланку по щекам. Она застонала, приоткрыла глаза, и острый кулачок впечатался в Илкину переносицу.

– Дура! – взвыл Илка, задыхаясь. – Я же свой!

Ланка закатила глаза и на этот раз лишилась чувств красиво, по всем правилам искусства уронив растрепанную головку на широкое мужское плечо.

– Мы, дураки, не по той дороге пошли, – покаялся Варка, – спохватились, да поздно. Подставили вас, выходит.

– Сами себя обдурили, – фыркнула Жданка, – а вы голубя получили, да?

– В жизни не читал такой идиотской записки, – скривился крайн, – «Замостье сожгли. Разбойники идут к Бродам». Ни слова о том, что вы намерены нарушить границу, ни намека на то, что вы полезли прямо в лапы разбойничьей шайке. Летать я, знаешь ли, не умею, а прыгать через два колодца подряд – весьма утомительно. А потом еще пришлось взгромоздиться на эту тупую скотину… Заметьте, я даже не спрашиваю, кто зачинщик.

Все посмотрели на Варку. Варка посмотрел вокруг в поисках более интересного предмета обсуждения, наткнулся взглядом на неподвижное тело Иеронима.

– А это еще кто?

– Не кто, а что, – рассудительно заметил крайн. – Так бывает, знаешь ли. Рождается человек, хорошенький такой… глазки, пальчики, кудряшки, растет, взрослеет, потом вдруг займется политикой, глядь, а он уже и не человек вовсе. Страна кровью умывается, а родные только дивятся, куда же подевался тот мальчик…

– Иероним, – потрясенно прошептал Варка, – откуда он здесь?

– Полагаю, добрался лесами из Заозерья, где скрывался, когда его выбили из Липовца и прогнали через все Полибавье. Мантикоры, вероятно, вышли из подчинения, когда я немного вразумил Стефана. Боюсь, сейчас они свободно рыщут по всей стране. А без мантикор…

– Но с ним же были… – прошептала Жданка, испуганно оглядываясь.

– Собаки. Просто собаки. Быть может, он говорил своим людям, что это мантикоры. Или просто любил собак.

– Любил! – оказавшийся рядом Илка с яростью пнул мертвое тело. – Жаль, что я опоздал. Я бы… А вы… Ведь это вы его? Ледяной иглой?

– Душу забрал, – хрипло сказала Фамка.

– Что, вот так просто? – не поверил Илка.

Жданка серьезно кивнула, подтверждая. Мол, чего такого, забрал и все.

– То есть вы и раньше так могли? Всех врагов вот так, одним взглядом?

– Не всех. Но иным людям не стоит смотреть в глаза крайнам.

Илка даже задохнулся от возмущения.

– Песья кровь! Мы тут бьемся из последних сил, каждый миг проиграть боимся, а вы… Что ж вы раньше-то… Почему?!

– Почему не желаю быть убийцей?

– Какое же это убийство, когда они сами… Они же преступники!

– Значит, предлагаешь мне стать судьей и палачом? Кого и скольких я должен казнить для достижения всеобщего счастья? Список составишь, или так по стране пройдем? Покараем на скорую руку всех, кто тебе не понравится?

Илка молча уставился в землю. Он был не согласен. Если есть смертельное оружие, надо его использовать. А врагов, ясное дело, уничтожать под корень, так, чтоб не встали. Но представить крайна в роли беспощадного палача тоже не получалось.

– Правда, вот этому, – тяжко вздохнул крайн, – я бы заглянул в глаза еще в Липовце. Но не успел. Хотел заняться им после того, как вы будете в безопасности, но, как водится, вмешался господин Ивар и все испортил. Впрочем, как всегда. Сейчас снова будем расхлебывать последствия его опрометчивых поступков.

С этими словами крайн направился к связанному, который, отчаянно извиваясь на земле, глухо стонал сквозь надетый на голову мешок.

– Так, – протянул господин Лунь, избавив его от этого украшения, – недаром я нынче дурной сон видел.

Илка сразу узнал яростные голубые глаза, торчащие скулы, нижнюю челюсть ящиком, и ему стало нехорошо. Хенрик Сенежский, средний сын князя Сенежского, тот самый, которого на переговоры посылают, только чтобы всех запугать. Любитель брать всех за горло. А они тут толпой по земле князя гуляют. И притом без всякого позволения.

Глава 5

Липка толкнул плечом забухшую дверь конюшни и выбрался на воздух. Его знобило. Ночь выдалась холодной, а сена на сеновале по весне почти не было. На дворе, как обычно по утрам, лежала тень восточной стены, но Липка знал местечко, куда горячие утренние лучи попадали раньше всего. Туда он и побрел, ведя здоровой рукой по заросшей грязью кирпичной кладке. Спать можно было бы и в Доме, но конюхи не обижали его, иногда он помогал им немножко, насколько хватало сил. А в Доме… В Доме не стоило появляться слишком часто.

В нужном месте у него был уже подстелен кусок рогожки. Липка потихоньку, чтобы лишний раз не потревожить вечно нывшую спину, опустился на него, прислонился к нагретой стене и стал смотреть в небо. Небо было глубокое, той чистой могучей синевы, что бывает только ранним весенним утром. Прямо над Сенежской крепью повисло единственное облако, тонкое, прозрачное, похожее на огромные распростертые крылья.

Крылья… Говорят, крайны вернулись. Но сколько Липка ни глядел в небо, ни разу никого не видел. У стены были разбросаны желтые завитки стружек, смолистые сосновые щепки. Вчера весь день плотник ладил домовину. Помер господин Лютин, княжий пес. В крепи ходили слухи, что зимой князь послал его в Пригорье. Там-то крайны его и прокляли. Вернулся, стал слабеть-чахнуть, есть не мог, спать не мог, перед смертью мучился страшно и все, сказывают, крайнов звал, чтоб, значит, сняли проклятие. Так и помер. Князь его ценил, хоронить будут с честью.

Липка с удовольствием вдохнул запах стружек, смолистый, лесной.

Если бы не стена, был бы виден Сенежский бор. Красноватые стволы до неба с шуршащими чешуйками легкой молодой коры, длинная нежная трава, в траве – золотые хвоинки. В лес его носила мать. Сажала на траву, давала играть зелеными липкими шишками, резала из коры невесомые лодочки. Давно это было. Давно… Теперь его мир кончался у стен крепи. И солнце он видел, лишь когда оно поднималось над стенами.

Липка устроился поудобней, размотал тряпицу, подставил горячим лучам больную руку. Ночью он почти не спал не только от холода. Рука не давала покоя. Будто мало ему привычной боли в спине.

Во дворе шла обычная жизнь. Сменился караул у ворот, заорал петух в далеком курятнике. Конюхи потянулись кормить-обихаживать дорогих княжеских лошадей. Добрый Авдей, проходя мимо, бросил Липке краюшку хлеба. Что ж, если сегодня на кухне на его долю еды не хватит, голодным он не останется. Липка дотянулся, подобрал краюшку, пристроил на колени, но есть не стал. По-прежнему знобило, очертания башен в синем небе покачивались, двоились, расплывались.

От ворот донеслись крики, невнятная ругань. С чего бы? Неужели кто-то из города притащился в крепь? Крепь, в незапамятные времена построенная на высоком утесе, парила над Сенежем. От города к воротам поднималась узкая извилистая дорога, но горожане по ней без крайней нужды старались не ходить.