Книга Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X-XI веках - Петр Стефанович

Однако подход Сергеевича, который пытался понять движущие мотивы и интересы людей, принадлежавших к тем или иным социальным группам или слоям, не нашёл последователей. Попытки опровергнуть тезис о двойственности знати, предпринятые в литературе, исходили скорее из абстрактных схем, и поэтому они тоже не представляются убедительными.

В самом деле, было бы странно, например, говорить о каком-то «общинном лидерстве» боярина Иоанна, о котором рассказывает Нестор в Житии Феодосия. Он, «прьвыи у князя въ болярехъ», не просто является во всём блеске «славы и богатства» и «с властию велию», но весь рассказ (конфликт монастыря с обществом и князем) выставляет его элементом иерархизированного общества, которое обладает структурами власти и управления, отчуждёнными от местных общин (признаков которых в Житии вообще не заметно). Высшая власть для бояр – не какие-то общинные структуры (вече и т. п.), а князь, который призывает на службу, может «в гневе» наказать и т. д. Но, с другой стороны, совершенно непонятно, зачем нужно прибегать к конструкциям типа «княжого права» или «института дружины» для признания простого факта, что бояре (и другие люди) служили князю и несли ответственность за эту службу. Эти конструкции предполагают резкие разграничительные линии между боярами и остальным обществом, которые источниками совсем не подтверждаются. По крайней мере, как мы видели, связь боярства с городской средой была весьма тесной, а с другой стороны, и представители этой среды могли выполнять какие-то службы для князя и претендовать на некоторое «политическое участие», по выражению современной политологии.

Неубедительность как тезиса о двух видах знати, так и предложенных попыток его преодоления хорошо видна как раз на примере сообщения о Ярославе и новгородцах. В тексте летописи сообщалось о бегстве Ярослава из Южной Руси в Новгород с четырьмя «мужами» и решении новгородцев продолжить борьбу со Святополком и Болеславом – заставив Ярослава остаться в городе, они стали собирать «скот» (деньги) с «мужей», «старост» и «бояр» для военного похода. К этому сообщению надо прибавить упоминание чуть ниже, что пока Ярославу новгородцы собирали деньги, Болеслав ушёл из Киева, «възма имѣнье и бояры Ярославлѣ и сестрѣ его…»[1011], из чего следует, что в Киеве были ещё некие другие бояре Ярослава.

Историки видят в этих «новгородцах» представителей местной (городской) общины. В этом случае бояре, с которых собираются средства, оказываются в числе этой общины и выступают, таким образом, именно той самой «местной знатью» или «земскими боярами»[1012]. Более того, новгородского посадника Константина Добрынича, который возглавил новгородцев в их намерении «еще бити ся», можно уже представить и «политическим вождём новгородского боярства» («местного»)[1013], и даже «признанным лидером новгородской общины»[1014], но главное – политиком, стоявшим у истоков независимого новгородского управления через институт выборного посадника.

Исходный посыл этих рассуждений совершенно верен – о боярах говорится именно как о части новгородского населения, а посадник выступает предводителем «новгородцев». Однако стремление увидеть какие-то местные и/или антицентрализаторские (антикняжеские) интересы приводит к явным преувеличениям. Не надо забывать, что новгородцы не изгнали Ярослава, а поддержали его, и никто не ставил под вопрос ни его статус правителя, ни его предводительство в данной конкретной кампании. Собравшись в поход под его знамёнами, они в сущности поступили к нему на службу, и для кого-то из них она, наверняка, продолжилась и после победы над Святополком и вокняжения Ярослава в Киеве.

Роль Константина была тоже далеко не так проста. Он был сыном Добрыни, который был не только известным сподвижником и ближайшим советником князя Владимира Святославича, но и дядей (по матери) последнего – таким образом, Константин состоял в родстве, причём довольно близком, с Ярославом. По всей видимости, он посадничал в Новгороде всё время, пока Ярослав был в Киеве, и следовательно, выступал доверенным лицом князя в важнейшем после Киева центре Руси. Совершенно очевидно, что посадник преследовал и собственные интересы– поражение Ярослава означало конец его собственной политической карьеры[1015]. Ярослав мог бежать «за море», а что же оставалось делать ему?

Насколько тесными были связи Константина с городской общиной Новгорода, судить нет возможности из-за отсутствия данных. Но надо учесть, что его постигла опала через несколько лет после окончания борьбы Ярослава и Святополка. Ярослав, посадив в Новгороде своего сына, сначала сослал Константина в Ростов, а затем «повѣле убити и́» в Муроме[1016]. Ни новгородское «местное» боярство, ни «община» за своего «вождя» или «лидера» не вступились. Наконец, Константина нельзя считать основателем независимого новгородского посадничества. В XI в. посадники в Новгороде назначались князьями из Киева и только в то время, когда князья не могли или не хотели держать там своих сыновей-княжичей. Как показало исследование В. Л. Янина, посадники, которые исправляли свою должность вместе с князем, княжившим в Новгороде (то есть как бы параллельно ему), появляются в городе только в конце XI в. Янин не видит оснований рассматривать столкновение Константина и Ярослава «как борьбу города и князя»[1017].

Но с другой стороны, не убедительно выглядит и попытка А. А. Горского представить упомянутых в сообщении бояр «дружинной» знатью, выключенной из местной среды. Историк признаёт, что у Ярослава были свои бояре (которых пленил Болеслав в Киеве), но при этом в новгородских боярах всё равно отказывается видеть «местную знать». «Новгородское боярство, – утверждает он, – происходит от верхушки дружинной знати Северной Руси и южнорусских дружинников, оседавших в Новгороде в течение Хв.»[1018]. В подтверждение этого мнения историк может предложить только некие общие соображения о путях складывания древнерусского государства, потому что конкретных данных о происхождении кого бы то ни было из жителей Новгорода в X– первой половине XI в. у нас нет, и даже о Константине мы знаем слишком мало. Отсутствие данных позволяет выдвигать и другие теории. Так, В. Л. Янин возводит новгородское боярство к «родоплеменной знати»[1019].