Книга Ты следующий - Любомир Левчев

У меня едва хватило сил, чтобы поблагодарить генерала. Уже в машине я снял бинт, и мне немного полегчало. Я отказался от всех экскурсий и вечерних прогулок. Вернулся в номер… будто вошел живым в крематорий. Меня затянул огненный полусон моих детских лихорадок. На меня напали кошмары, хотя наутро я уже ничего не мог вспомнить. Остались только смертельная усталость, боль, угнездившаяся в ноге (уже терпимая), и страх путника потерять дорогу. Я действительно затерялся в песках бессилия. Жар меня отпускал.

Потом мы пошли в «Эр Франс» и забронировали места в Европу на вторник. Мне надо было держаться! И я делал вид, что со мной все в полном порядке.

И вот мы в Музее золота. Золотые руки, золотые ноги. (Мои собственные были из боли.) Золотые маски. Это был частный музей. Железные стены ограждали его ночью. Но несмотря на это, его еще охраняли с четырех башен пулеметами. Я тут же вспомнил о тех пулеметах, что охраняли медный комбинат у меня на родине. Печальное сходство и печальное отличие!

Устав от гипнотического блеска золота, мы отправились к вершинам Анд. Они были страшно голыми, грустно коричневыми и производили впечатление скорее своей вытянутостью, чем высотой. Анды напоминали мертвеца, накрытого собственным окровавленным пончо. Мы пообедали в скромном, но чистеньком придорожном ресторанчике и продолжили свой путь наверх, к царству кондоров. «Сияющий путь», или Сендеро Луминосо, не был еще таким популярным, каким он стал потом. Но его «свободные территории» тоже были где-то здесь, на этих неприступных высотах. Когда я спрашивал о них, мне говорили: «Троцкисты! Маоисты! Забудьте!» Но я не мог не спрашивать, потому что там должен был скрываться первый перуанец, с которым я познакомился: писатель-революционер Сезар Кальво. Мы подружились на какой-то всемирной молодежной встрече. Он происходил из очень богатой семьи. Поселил к себе маленького ягуара, но звереныш не смог его приручить. Может быть, поэтому вместе с партизанами Сезар и скитался по Андам. Но сейчас нашей целью была маленькая шахтерская деревушка Сан-Матео — примерно в 150 км от Лимы и на высоте 3180 м. Мне показалось, что все там были индейцами. И все что-то жевали. Когда я полюбопытствовал, что именно, вместо того чтобы объяснить, меня затащили в единственный магазинчик (сельпо, так сказать) и купили мне горсть золотисто-зеленых листьев коки для жевания. Кока, как и ее производная — кокаин, «внизу» запрещены. Но на высоте более 3000 м они свободно продаются и употребляются, потому что считается, будто они помогают сердечной мышце адаптироваться к высоте. Все женщины там носят шляпы — широкополые и островерхие, — которые все же не могут скрыть бездонную печаль глаз и ранние морщины. В центре деревушки стоит памятник с надписью «Любимым героям Милану и Продану от благодарной армии Аргентины». Я сразу же принялся расспрашивать о подвиге двух странников с болгарскими именами. Но все отвечали мне одно и то же: «Это памятник Сан-Исидро». Не нашлось ни одного грамотного, который мог бы прочитать благодарность аргентинской армии.

Простор и высота всегда возбуждали меня сильнее кокаина. Опьянение солнцем, а может, и памятник искушали меня отыскивать некий болгарский колорит в час длинных теней. К сожалению, боль в ноге пробудилась, а вместе с ней поднялась и температура. Мне было уже сложно скрывать свое состояние. Когда мы вернулись в Лиму, посол позвонил какому-то знакомому врачу. Доктор Кабальеро Мендес тут же приехал и осмотрел меня. Он не скрывал, что мое положение очень серьезно — активизировался тромбофлебит.

— Вам не следовало подниматься на такую высоту.

Врач выписал мне лекарства для разжижения крови.

И вдруг всё исчезло. Было невыносимо душно и влажно. Я открыл балконную дверь и увидел, что звезды висят прямо надо мной, на расстоянии вытянутой руки. Потом я открыл чемодан. (Впрочем, он сам взорвался изнутри.) Это был тот ужасный чемодан, который то терялся, то находился, подозрительное существо, набитое мною во время урагана в Гаване грязной одеждой и сумасшедшими небесами. И вот сейчас проклятая стихия вырвалась наружу. Сначала задела стакан, и вода вылилась на лекарства. Потом схватила меня и, как сухой листок, выбросила вон из номера, подкинув высоко-высоко, под облака…

Боже мой! Я снова на вершине Анд! Но ведь индейский целитель Кабальеро Мендес предупредил, что эта высота для меня губительна!

— Очень уж быстро ты хочешь спуститься, — сказал кто-то. И это был Сумасшедший Учитель Истории. — С твоих Анд и пропаганд, парень, так быстро не спускаются.

— И что я, по-твоему, должен делать?

— Лично я рекомендовал бы тебе остаться здесь. В компании с Миланом и Проданом. Тебе даже поставят памятничек. Какое-то время ты будешь героем. Потом тебя могут объявить каким-нибудь святым Исидором. А если тебе отпущены долгие дни жизни, то все оставшееся время ты будешь спускаться с Анд. Конечно, если не сорвешься в первую попавшуюся пропасть. А так… будешь влачить свое существование, пока не состаришься и не поглупеешь, как я. Так все и будешь выспрашивать: «Где тут обетованная низина?» А люди будут рычать: «Оставьте его. Бегите. Он пришел с вершин… Анд».

— Господи, зачем мне надо было сюда подниматься?!

— Не зови Господа, Он близко. И пожалуйста, перестань жалеть себя! Зачем было подниматься?! А эти панорамы — как и когда смог бы ты иначе на них полюбоваться? Вот у тебя под ногами сельва Амазонки — джунгли страстей человеческих. В ней мрак и смрад. Ползают анаконды и аллигаторы. А ты здесь, на вершине. Ветер тебя ласкает. Пролетает кондор. Солнце одевает тебя в золотое пончо и золотые перчатки — ты же готовый экспонат для Музея золота. Ты один из инков. А ты знаешь, что здесь осуществлялась твоя мечта? Империя инков была коммунистическим обществом. И чего они достигли? Явилась горстка благословенных убийц и на пяти десятках коней проехала по золотой коммуне. Там внизу, в Парагвае, тоже существовала гигантская община равенства — коммуна иезуитов. Печальное зрелище.

— Но Вольтер ими восхищался… — попытался я вставить реплику.

— Оставь Вольтера в покое. Он был агентом КГБ. Ты видишь, как вдали блестит океан? Так вот, он обречен на равенство. Он морщится, волнуется, но не может нарушить равенства — это его сущность. Океан и равенство настолько же соединяют, насколько и разделяют. Они подходят для промывания, для поиска новых миров. Но не приведи господь остаться тебе в них надолго! А за океаном лежит твой старый континент. Вот она, Болгария, которая, как видение, является тебе в жару… И любовь. Мы нашли твое слабое место. Да, любовь. Там в тебя стреляют ядовитыми стрелами твои благородные товарищи. И они даже не целятся в тебя, нет, ты сам прыгаешь в сторону отравленных наконечников. Так ловят львов, и неужели ты думаешь, что тебя не поймают?!. Вон там твои одноклассники, однокурсники, твои братья по перу и пуху. Они уже заметили тебя. И перестали удивляться. Теперь они кричат, смеются и показывают на тебя пальцами: «Эй, Любо, кто тебя загнал на эту вершину? Ты же разобьешься!»; «Смотрите-ка, куда залез! А вот слезть-то не может!»; «Он упадет! Правда, он обязательно упадет?!».

Сейчас уже я стал улыбаться, и Старик задал мне несколько вопросов: