Книга Город Лестниц - Роберт Джексон Беннетт

– Я попросила об ответных услугах кое-каких чиновников среднего звена в Министерстве, – говорит Шара.

– Что-то мне подсказывает, что сейчас начнутся всякие «и», а потом и «но»…

– Конечно.

И Шара поправляет на носу очки:

– А еще у меня через два часа поезд в Аханастан. А завтра я отплываю в Галадеш.

– И что? – подозрительно щурясь, спрашивает Мулагеш.

– Если я исчезну – ладно, скажу без экивоков… если меня тайно ликвидируют – во время путешествия или по прибытии в Сайпур, – тогда тебя отправят в Джаврат буквально через несколько месяцев.

– Если с тобой что сделают?!

– Но, если я все-таки останусь в живых, – продолжает Шара, – тогда многое изменится.

– Что именно?

– Например, Министерство иностранных дел.

– Каким образом оно изменится?

– Скажем, оно, возможно, перестанет существовать.

Где-то в соседней палате кто-то кашляет.

– А ты уверена, что ты головой не треснулась во время операции, а то знаешь как оно бывает…

– Я думаю, что у нас с тобой, Турин, была похожая работа, – говорит Шара. – Ты не должна была вмешиваться в дела Мирграда – потому что тут ничего не должно было меняться. А я постоянно вмешивалась в дела Континента, но для того, чтобы сохранить текущий статус-кво: чтобы Континент оставался нищим, а вся торговля сосредоточилась бы в руках сайпурцев. Континент оставим континентцам, – цитирует Шара по памяти. – Что значит – пусть он и дальше остается бедным, диким и никому не нужным.

– Не надо мне рассказывать, какая у нас тут политика. Я двадцать лет жизни угробила на ее претворение в жизнь. Так что ты собираешься делать?

– Я хочу все поменять. Но если я все поменяю, – говорит Шара, – то мне на Континенте понадобятся союзники.

– Твою ж маман!..

– В особенности они мне будут нужны здесь, в Мирграде.

– Твою мать!

– Потому что единственный человек, которому я доверю прикрывать мне спину, – говорит Шара, – это генерал Турин Мулагеш.

– Вообще-то я прежде всего губернатор. И я в чине полковника, кстати.

– Если я выживу и сделаю то, что запланировала, – говорит Шара, – не будешь больше полковником.

Мулагеш смаргивает и выдает злой смешок:

– Хочешь сделать из меня Сагрешу при кадже? Я же сказала – не хочу я продвижения по службе. Я хочу выйти из игры!

– Я собираюсь радикально изменить правила игры, – говорит Шара.

– Во имя всех морей… ты что, серьезно?

Шара делает глубокий вдох:

– Вообще-то, да. Я не знаю, сколько радикальных реформ мне удастся осуществить, – но я планирую множество. На прошлой неделе Министерство подвело нас. Тебя, Турин. Мирград. Результат – тысячи трупов.

– Ты… ты действительно считаешь, что у тебя что-то получится? Ты реально считаешь, что это возможно? А может, – тут Мулагеш хихикает, – ты просто наивная идиотка, а?

Шара пожимает плечами:

– Я на прошлой неделе бога убила. Что в сравнении с этим какое-то министерство?

– Ну, в принципе, да…

– Ты поможешь мне, Турин? Нас с тобой держали за слуг, и потому мы годами обслуживали политиков. А теперь я предлагаю тебе реальный шанс послужить родине.

– Твою мать… – и Мулагеш чешет шрамы на челюсти правой рукой и думает. – Ну ладно. Должна признаться, это интересное предложение.

– Я так и думала, что ты это скажешь.

– И вообще, я припоминаю, жалованье у генерала – раза в два побольше, чем у полковника…

Шара улыбается:

– Вполне можно себе позволить частые отпуска в Джаврате.

* * *

Шара тихонько пробирается по больничному коридору к комнате Сигруда.

«Неужели так и формируются правительства? Заваливаешься среди ночи в палату к раненому и требуешь от него немедленно принять решение…»

Она останавливается на пороге отделения и оглядывает море коек – на каждой лежит бледный белый сверток, у некоторых приподняты руки или ноги, некоторых вообще не видно под бинтами… Интересно, какое из ее решений уложило этих людей на больничную койку, и можно ли было этого избежать…

Из-за стены до нее доносится голос Сигруда:

– Я слышу тебя, Шара. Если хочешь зайти – заходи.

Шара открывает дверь и заходит в палату. Сигруд погребен под повязками, швами и трубками, из него вытекают и втекают какие-то жидкости, наполняя какие-то пакеты, толстый шов тянется через всю левую бровь к волосам, левая ноздря разодрана, а вместо левой щеки сплошное красное месиво. А так – Сигруд как Сигруд.

– Как ты узнал, что это я? – спрашивает она.

– По походке, – отвечает он. – Ты же маленькая, ступаешь как котенок.

– Буду считать, что это комплимент.

И она садится у кровати.

– Как ты?

– Почему ты не приходила?

– А тебе-то что?

– Ты думала, что я не захочу тебя видеть?

– Сигруд, которого я знала и с которым работала в течение десяти лет, плевал на все. Только не говори мне, что, разминувшись со смертью, ты решил изменить свою жизнь – потому что ты столько раз со смертью встречался, причем зачастую на моих глазах, и это не производило на тебя ровно никакого впечатления.

– Кто-то, – говорит Сигруд, – понарассказывал тебе обо мне всякой ерунды.

Он задумывается. Потом замечает:

– А знаешь, я даже не понимаю, что это на меня нашло. Просто, когда я прыгал с этого корабля, я, вообще-то, о будущем не думал – потому что считал, что сейчас убьюсь и помру. Но впервые мне было… хорошо. Я почувствовал, что вот, покидаю мир, и этот мир – хорош. Нет, он не замечательный, но хороший. А теперь я жив и могу еще пожить в мире, который может стать… хорошим.

Он пожимает плечами:

– Возможно, я просто снова хочу на корабле ходить.

Она улыбается:

– А как это отразилось на твоих планах на будущее?

– А почему ты спрашиваешь?

– А вот почему. Если все пойдет как я запланировала, я больше не буду обычным оперативником. Я вернусь в Галадеш и получу какую-нибудь должность. И перестану нуждаться в твоих услугах.

– Ты что же, бросаешь меня? Оставишь гнить на больничной койке?

– Нет. Но эта должность, которую я получу, она будет очень, очень важной. Я даже не знаю, как она будет называться, потому что для нее еще нет названия, и, если все получится, мне придется его придумать. Но мне понадобится поддержка, в том числе и за границей. Думаю, у меня будет верный союзник здесь, в Мирграде, но этого мало.