Книга Грей. Кристиан Грей о пятидесяти оттенках - Эрика Леонард Джеймс

Она не сводит с меня восторженного, сияющего взгляда. Дразняще прикусывает нижнюю губу.

– И ты кусаешь губы. – Нарочно, что ли? Я медленно делаю шаг.

– Не догонишь! – дразнит она. – Ты и сам глаза закатываешь. – Не сводя с меня взгляда, Ана тоже делает шаг влево.

– Сама напрашиваешься на порку!

– Я ведь быстро бегаю, ты знаешь?

– Я тоже.

Почему с ней все так весело?

– Сдаешься по доброй воле?

– Разве я когда-нибудь сдаюсь? – ухмыляется она, заглотив наживку.

– Мисс Стил, о чем это вы? – Крадусь за ней вокруг кухонного стола. – Будет хуже, если мне придется за тобой побегать.

– Только если ты меня поймаешь, Кристиан. А я пока что не намерена сдаваться.

Она серьезно?

– Анастейша, ты можешь упасть и набить шишку. А это напрямую против правила номер семь, теперь шесть.

– Я подвергаюсь опасности с тех пор, как встретила вас, мистер Грей, и правила тут ни при чем.

– Согласен.

Может, это не игра. Она пытается мне что-то сказать?

Ана замешкалась, и я стремительно бросаюсь к ней, расставив руки. Она визжит и прячется за стол, отгородившись относительно безопасной деревянной поверхностью. Губы у нее полураскрыты, взгляд одновременно дерзкий и испуганный, халат соскользнул с плеча. Какая горячая девочка! Так бы и трахнул.

Я медленно подкрадываюсь, Ана пятится.

– Умеешь ты заморочить мужчину, Анастейша.

– Любой каприз, мистер Грей. Заморочить в каком смысле?

– Отвлечь. От жизни. От вселенной.

От мыслей о пропавших бывших нижних. От работы. От нашего соглашения. От всего.

– Ты и впрямь очень увлечен игрой.

Она не сдается. Я останавливаюсь и, скрестив руки на груди, раздумываю над своей стратегией.

– Мы можем целый день играть в догонялки, крошка, но я тебя все равно поймаю, и тебе будет только хуже.

– Не поймаешь, – с абсолютной убежденностью возражает она.

Я хмурюсь.

– Ты как будто не хочешь быть пойманной?

– Не хочу. В том-то и дело. Наказания для меня – все равно что для тебя мои прикосновения.

И, откуда ни возьмись, меня затапливает тьма, окутывает, точно саван, пеленой ледяного отчаяния.

Нет. Нет. Прикосновений я не вынесу. Никогда.

– Вот как, значит?

Слова, словно прикосновения, словно ее ногти, оставили белые отметины у меня на груди.

Она моргает, наблюдает за моей реакцией, а потом продолжает очень ласково:

– Нет. Я чувствую все это гораздо менее остро, чем ты, просто для сравнения… – Вид у нее взволнованный.

Ох, черт! Наши отношения предстают в совершенно ином свете.

– А… – бормочу я, не в состоянии выдать ничего более вразумительного.

Она делает глубокий вздох, подходит ко мне и со страхом смотрит прямо в глаза.

– Тебе настолько плохо? – шепчу я. Оказывается, мы просто несовместимы.

Нет. Не хочу в это верить.

– Ну… нет, – произносит она; какое облегчение! – Нет. Я испытываю смешанные чувства. Наказания мне не нравятся, однако не в крайней степени.

– Но вчера, в игровой, ты…

– Я делаю это для тебя, Кристиан, потому что тебе это нужно. Не мне. Вчера ты не причинил мне боль. Там ситуация была другая, внутренне я могу такое принять и доверяю тебе. Но, когда ты хочешь меня наказать, я боюсь.

Черт. Объясни ей.

Карты на стол, Грей.

– Я и хочу сделать тебе больно. Только не чересчур, вполне терпимо. – Я никогда не зайду слишком далеко.

– Зачем?

– Просто мне это нужно, – шепчу я. – Не могу объяснить.

– Не можешь или не хочешь?

– Не хочу.

– А сам понимаешь?

– Да.

– Но мне не расскажешь.

– Тогда ты с воплями убежишь отсюда и никогда больше не вернешься. Я не могу так рисковать, Анастейша.

– Ты хочешь, чтобы я осталась.

– Ты даже не представляешь насколько. Я не могу потерять тебя.

Ее близость невыносима. Я хватаю ее в охапку, чтобы не дать сбежать, притягиваю к себе, ищу губами ее губы. Она откликается на мое желание, приникает губами к моим губам, целует в ответ с той же страстью, надеждой и возбуждением. Подступившая было тьма отступает, сменяется умиротворением.

– Не оставляй меня, – шепчу, прижимаясь к ее губам. – Ты сказала, что не уйдешь, и молила не бросать тебя, во сне.

– Я не хочу уходить, – отзывается она, а сама настойчиво заглядывает мне в глаза в поисках ответов. А я весь на виду – вся моя уродливая, искореженная душа. Как объяснить ей, что, только делая ей больно, я чувствую себя нужным, живым. Я поднимаю в воздух плеть, и тогда моя боль на время уходит вместе с ужасом и желанием исчезнуть внутри моего стеклянного шара. Только так мой мир приходит в баланс – с каждым ударом плети гармония восстанавливается… ненадолго.

– Покажи мне, – просит Ана.

Не понимаю, о чем она.

– Показать?

– Покажи, насколько будет больно.

– Что? – Я в недоумении отшатываюсь.

– Накажи меня. Я хочу понять, насколько все ужасно.

О, нет. Я убираю руки, отступаю прочь.

Глядя на меня открыто, искренне, серьезно, она снова предлагает мне себя – целиком, разрешает сделать с собой все, что я пожелаю. Невероятно. Просто не верится.

– Ты согласна попробовать?

– Да. – Вид у нее очень решительный.

– Ана, я не могу тебя понять.

– Я сама себя не понимаю. Пытаюсь разобраться. И мы с тобой оба поймем, раз и навсегда, способна ли я на такое. Если я выдержу, значит, может, и ты…

Она замолкает, а я отступаю еще дальше. Она хочет дотронуться до меня.

Нет.

Но если мы попробуем, то узнаем.

Способен ли я?

И в этот миг мне ничего не хочется сильнее…

Не давая себе времени передумать, я хватаю ее за руку и тащу наверх, в игровую. У двери останавливаюсь.

– Я покажу тебе, насколько все ужасно, а ты сама решишь. Готова?

Она кивает с такой уже хорошо знакомой мне упрямой решимостью.

Да будет так.

Я открываю дверь, хватаю ремень с крючка, пока она не передумала, и тащу ее к скамейке в углу комнаты.