Книга Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Когда Бломберг рано утром 30 января прибыл на вокзал Анхальтер Банхоф, его приветствовал не только Оскар фон Гинденбург, но и помощник Хаммерштейна. Последний был отправлен на вокзал Шлейхером и Хаммерштейном, которые узнали о его возвращении. Генералы все еще опасались формирования правительства Папена – Гугенберга и хотели переговорить с Бломбергом до его встречи с Гинденбургом в надежде, что он сумеет предостеречь «старого джентльмена» от страшной ошибки. Бломберг решил ехать с Оскаром фон Гинденбургом, поскольку приказ президента и Верховного главнокомандующего имел приоритет в сравнении с приказом Хаммерштейна. Президент принял Бломберга немедленно, и тот сразу же был приведен к присяге как министр рейхсвера. Процедура вышла несколько скомканной. Бломберга предупредили, чтобы он держался подальше от министерства рейхсвера, если он не хочет попасть там под арест, после чего он отправился гулять в парк, окружающий президентский дворец.

Папен тоже тем утром встал очень рано. Пока Бломберга везли к президенту, он еще раз встретился с Гугенбергом, Зельдте и Дюстербергом. Он очень боялся, что проведенная им гигантская подготовительная работа потерпит в последний момент крах из – за непредсказуемого поведения Гугенберга. Папен знал, насколько сильна в лагере немецких националистов оппозиция правительству под руководством Гитлера (только этим утром Дюстерберг и Шмидт – Ганновер просили Зельдте не входить в такое правительство), и знал о состоявшемся накануне обращении к президенту консерваторов. Не было для Папена тайной и то, что Гитлер и Гугенберг так и не достигли соглашения относительно новых выборов. Как он и боялся, Гугенберг снова выдвинул серьезные возражения против кабинета, возглавленного Гитлером. Измотанный Папен взволнованно проговорил: «Если новый кабинет не будет сформирован до 11 часов утра, рейхсвер выступит. Шлейхер и Хаммерштейн установят военную диктатуру». Когда же его спросили, откуда у него такая информация, он в нетерпении воскликнул: «От Гинденбурга – младшего!» Дюстерберг и Шмидт – Ганновер поспешили к Оскару фон Гинденбургу за более подробной информацией, но крайне возбужденный полковник отвечал уклончиво. Слухи о путче упорно продолжали распространяться. Ночью Мейснера подняли с постели, сообщив, что Шлейхер собирается арестовать его и обоих Гинденбургов. Никто не подумал о том, чтобы направить вооруженное формирование в штаб рейхсвера и тем самым помешать восстанию. Трудно поверить, что Папен очень боялся последней отчаянной попытки помешать ему со стороны Шлейхера и Хаммерштейна. Дело в том, что в своих мемуарах он описывает этот эпизод чрезвычайно уклончиво и противоречиво, в результате создается впечатление, что заботила Папена исключительно оппозиция Гугенберга и ничто больше.

Гугенберг, казалось, сменил гнев на милость и в назначенный час присоединился к остальным потенциальным членам нового правительства, собравшимся в кабинете Мейснера. Пока они ожидали приглашения к Гинденбургу, снова был поднят вопрос о новых выборах. Гитлер пожаловался, что его лишили поста рейхскомиссара Пруссии, который по праву должен был принадлежать ему. Взамен этого ему должны быть гарантированы хотя бы новые выборы в рейхстаг. Гугенберг возбужденно возразил, что выборы прошли лишь несколько недель назад, и разгорелся нешуточный спор. Формирование нового правительства опять оказалось под угрозой. Если Гугенберг решит уйти, Гинденбург вполне может отказаться назначить Гитлера канцлером. Почувствовав опасность, Гитлер направился к Гугенбергу и протянул ему руку. «Господин тайный советник, – сказал он, – я торжественно даю вам слово чести, что никогда не расстанусь ни с одним из присутствующих здесь людей, независимо от исхода выборов». На Гугенберга это заверение не произвело впечатления – слишком часто он сталкивался с нарушением обещаний Гитлера. Нельзя сказать, что он выступал против новых выборов из страха перед возможным увольнением. Больше всего он боялся, что в результате выборов нацисты получат большинство, а Гитлер – полную свободу действий.

Встревоженный и проявлявший все большее нетерпение Папен счел опасения Гугенберга необоснованными. Он с ужасом видел, что с таким трудом достигнутое соглашение с Гитлером в очередной раз оказывается под угрозой. Фюрер гневался. К облегчению Папена, Зельдте и три «эксперта», моментально доказав свою бесполезность в качестве «<мер предосторожности», присоединились к фюреру. Но Гугенберг все равно не уступал. В этот момент в дверях появился Мейснер с часами в руке. «Господа, вы опаздываете уже на пять минут. Президент любит пунктуальность». Папен был в отчаянии. «(Господин тайный советник! – воскликнул он. – Неужели вы готовы рисковать национальным единством, которое, наконец, достигнуто после долгих и трудных переговоров?» Гугенберг, знавший, как много поставлено на карту, не сдавался, и яростная перепалка продолжилась.

Мейснер вернулся в кабинет Гинденбурга. Президент был возмущен тем, что его заставляют ждать. «<Пусть они решат, – проворчал он, – хотят они сформировать новое правительство или нет. У них было достаточно времени для дискуссий». Мейснер бегом устремился в свой кабинет, где разгорелась нешуточная ссора. «(Президент требует, чтобы вы не заставляли его ждать, – крикнул он. – Сейчас одиннадцать пятнадцать. Старый джентльмен может уйти в любой момент!»

Последовал новый поток просьб, аргументов и контраргументов. Гитлер пообещал немедленно установить контакты с партией «Центра» и Баварской народной партией, чтобы обеспечить максимально широкую базу для нового правительства. Но Гугенберга, который не доверял обеим партиям, и это не убедило. В конце концов он решил оставить решение за президентом. Возможно, он надеялся, что Гинденбург не захочет снова распускать рейхстаг.

С опозданием на двадцать минут группа будущих министров вошла в приемную президента. Гинденбург не стал выяснять причину опоздания. Не стал он и обращаться к ним с речью, в которой были бы изложены задачи правительства. Причем маловероятно, что Мейснер не подготовил соответствующее обращение. Скорее всего, рассерженный необоснованным, по его мнению, опозданием, президент решил продемонстрировать свое недовольство, отказавшись от привычных процедур. После приведения к присяге неожиданно заговорил Гитлер. Он торжественно пообещал соблюдать конституцию и уважать права президента. Он заявил, что обеспечит большинство в рейхстаге и освободит Гинденбурга от бремени подписания чрезвычайных декретов. Он справится с экономическим кризисом и непременно объединит разъединенную ссорами нацию в настоящее национальное сообщество.

Гинденбург молчал. Создавалось впечатление, что он хочет «умыть руки», максимально отмежеваться от происходящего[68]. Он напутствовал собравшихся всего лишь одной короткой фразой: «А теперь, господа, вперед и с Богом».