Книга Свечка. Том 2 - Валерий Залотуха

Наконец разговор с очень важным, а может быть, и самым важным лицом в стране был закончен, Антон Павлович вытер белоснежным платочком с бледного чела пот и, взяв под руку Ираиду Радиевну, направился к канату, который тут же стали торопливо сматывать.

– Если я переживу этот день, то буду жить долго, – с улыбкой произнес он в микрофон вместо приветствия.

– И счастливо, – с улыбкой подсказала из-за спины Босх.

– И счастливо, – торопливо повторил Яснополянский, и многие засмеялись, и даже ты улыбнулся.

Тебе почему-то очень хотелось, чтобы все прошло хорошо и чтобы, вопреки ожиданиям Кульмана, не было никакого скандала.

Делаясь серьезным и строгим, Антон Павлович достал из кармана бумажный листок и, глядя в него, заговорил:

– Я приглашаю на эту сцену художников артгруппы «Самые успешные коммерсанты искусства», аббревиатуру озвучивать не буду, тем более что вы ее знаете. – И стал объявлять имена и фамилии, и из стоявшей особняком группы молодых вызывающе живописного вида людей стали выбегать один за другим художники.

– Исраэль Исраэлян!

…

– Григорий Мовчан-Тряпко!

…

– Лев Быркин, в скобках почему-то Троцкий…

…

– Пшек Пшебышевский!

…

– Лиза Голенькая.

…

– И наконец, руководитель артгруппы, ее идейный вождь и вдохновитель – Илья Ефимович Рубель-младший, именно так у меня написано…

Трудно сказать, были то подлинные имена и фамилии художников или их псевдонимы, думаю, все же последнее.

Так, Исраэль Исраэлян не был похож на армянина, он вообще был блондин, Лев Быркин (Троцкий) не имел в своем лице ничего еврейского, Григорий Мовчан-Тряпко – хохляцкого, а Пшек Пшебышевский – польского.

Одеты они были пестро и даже агрессивно.

Так Лев Быркин (Троцкий) был в длинной кавалерийской шинели с разговорами, Григорий Мовчан-Тряпко – в костюме малороссийского парубка, имея на бритой голове самый настоящий оселедец, на футболке Пшека на груди было крупно написано: «Дупа», что в переводе на русский означает догадайтесь что, Исраэль Исраэлян был в высоком колпаке, в каких казнили еретиков, что же касается Лизы Голенькой, тоненькой беловолосой голубоглазой девушки, то она была в детской заячьей шубейке и при этом босая и без колготок, что невольно вызывало предположение, что под шубейкой ничего нет. Их руководитель в красном спортивном костюме и зеленых ботинках из крокодиловой кожи был долговяз, прыщеват и нагл, но от волнения грыз ногти и сплевывал в пол.

Глядя на них всех, ты поежился от смущения – в общей камере Бутырки видел всяких, но таких там не было, и подумал вслед, что в желании выделиться, подчеркнуть внутреннюю свободу эти молодые люди свою свободу теряют.

И кажется, так думал не ты один – аплодисменты артгруппе были частью неохотно-жидкие, частью сердито-нервные.

– Скажите, кто придумал этот гениальный неологизм «икоты»? – обратился к Рубелю Яснополянский.

– Без ложной скромности отвечу, я, – как певец без голоса, вплотную приблизившись к микрофону, ответил тот.

«Но это же я, я придумал, а тебе передал Слепецкий!» – возмутился ты про себя и сделал тут же вывод: лжет – значит, не свободен. А если не свободен – значит, не художник».

И дальше ты смотрел на Рубеля-младшего не как на художника, а как на жулика и афериста – как раз таких в общей ты видел немало.

Неформальное, рассчитанное на зубоскальство общение художника и чиновника продолжалось еще несколько минут и не представляет для нас интереса, потому не станем на нем задерживаться, но вот последовавшее затем выступление Антона Павловича Яснополянского такой интерес представляет, так как носит характер программный, который, как тогда казалось, будет определять развитие нашего общества на годы вперед.

Благодаря цепи случайных совпадений в моих руках оказалась стенограмма выступления Антона Павловича Яснополянского на открытии выставки «Икоты. ХХI век», и, ничтоже сумняшеся, я ее здесь приведу.

Итак:

– Дамы и господа! Друзья! Коллеги! Когда Илья Ефимович Рубель-младший пришел ко мне и рассказал идею выставки, я сразу подумал: «Это то, что нам нужно». Не только мне, не только вам, но нам, нам всем.

И вот – она перед вами… (Аплодисменты.)

В одном из лучших выставочных залов. (Продолжительные аплодисменты.) Но сколько же, не побоюсь этого слова, нам пришлось вынести, в чем нас только не обвиняли!

На самом деле мы хотели одного – дальнейшего утверждения в нашей стране свободы. (Бурные аплодисменты.)

Да, мы живем в свободной стране, у нас свободная пресса и телевидение, свобода в политике и экономике, но нет свободы человеческого духа, он по-прежнему принижен и закрепощен.

Дух должен двигаться вслед за прогрессом в неведомое далеко и, может быть, даже его опережать.

Выставка «Икоты. XXI век» – редкий, редчайший в истории нашей культуры пример движения духа.

Я бы даже назвал его прорывом, каким был в нашей живописи знаменитый «Черный квадрат» Казимира Малевича.

Художники артгруппы – назовем вещи своими именами – СУКИ во главе с их лидером совершили невозможное: соединили высокое и низкое, небо и землю, богов и котов. Однако никто не может сказать, что мы не уважаем чувства верующих. Обратите внимание, все так называемые икоты закрыты от посторонних глаз, их может увидеть только тот, кто этого хочет или кто в этом нуждается, а тот, кто не хочет, не увидит.

Между прочим, на эту мысль нас натолкнула древняя традиция закрывать особо ценные и редкие иконы. Считается, что тот, кто поднимет ткань и увидит изображение, – ослепнет. Надеюсь, с нами этого не произойдет.

Более того, я в этом уверен.

Я видел все произведения, и зрение мое по-прежнему отличное. (Смех, аплодисменты.)

Но, скажу по секрету, несмотря на всю нашу деликатность и меры предосторожности, давление на организаторов не прекращалось до последнего дня.

Здесь имеющаяся у меня стенограмма обрывается и вовсе не потому, что утерян последний листок – выступление Яснополянского прервалось и не возобновлялось, так как именно в этом месте случился предсказанный Юлием Кульманом скандал.

И одним из первых его услышал ты и, может быть, первым понял.

До твоего напряженного слуха донеслись пугающие своей непонятностью слова: «Взбра-анной во-е-воде по-бе-ди-тельная…» – именно с этими словами на устах и с большой и тяжелой иконой в руках появилась на твоем опознании актриса погорелого театра Мамаева-Гуляева и все, все началось…

У тебя замерло сердце и мурашки побежали по спине, когда увидел, как, войдя в зал, словно ледокол льды, разрезает людскую толпу женщина в платке с лицом, выражающим то же, что выражало на опознании лицо бывшей актрисы, а именно: «Я православная, я право имею!» – с большой и тяжелой иконой в руках.